скажите честно, мне удалось?
Лейтенант только плечами передёрнул.
– Конечно, я отвечаю за мальчишку, – сказал, стараясь говорить как можно более равнодушно. – Его дядя в своё время многое сделал для меня – так что удивительного в том, что я стараюсь оградить его племянника от разного рода неприятностей?
– Ничего удивительного, – подтвердил кардинал. – Учитывая то, что мне известно, можно сказать, вы вообще не принимаете никакого участия в судьбе этого кадета.
– Он сам добьётся всего, – Шарль позволил себе немного расслабиться. – Но коль вы вспомнили о нём и спрашивали о награде… Так вот, я хочу, чтобы история с дуэлью, в которую он имел глупость втянуть себя, была забыта. Раз и навсегда.
– И всё? Не вижу проблемы, тем более, он уже понёс наказание. Однако, по рукам, сударь. Вы мне – Ла-Рошель, а я вам – гарантии неприкосновенности для шевалье д’Эстурвиля. Даже если де Тревиль будет считать по-другому.
– Благодарю вас, – совершенно искренне ответил молодой человек. – Уверяю вас, мой воспитанник уже давно сделал соответствующие выводы. И я со своей стороны обещаю присмотреть за ним.
– Да уж, сделайте одолжение. Объясните ему, что коль он числится вашим протеже, с него и спрос другой.
А потом Ришелье поднялся и протянул руку, давая понять, что аудиенция окончена:
– Ступайте, г-н лейтенант. Увидимся под Ла-Рошелью.
Шарль поцеловал протянутую руку и вышел.
Едва только начало светать, в квартале, где располагались казармы мушкетёров, началась суета.
Те из солдат, кто квартировал в прилегающих районах, съезжались во двор, будучи уже полностью экипированными. Те же, кто жил непосредственно в казармах, проверяли лошадей и отдавали последние распоряжения слугам.
Слуги толпились тут же, развлекая себя болтовнёй, потому что большинство из них, как и их хозяева, были знакомы друг с другом достаточно давно.
Жак обзавестись слугой не успел, да и не видел смысла. Нет, финансово он мог позволить себе подобные траты, но вот везти с собой на войну ещё одного человека, да ещё и отвечать за него… Дай бог самому сориентироваться, тем более, что ему ведь предстояло участвовать в военных действиях впервые.
Нельзя сказать, чтобы молодой лионец испытывал страх, когда думал о будущих боях, но толика волнения в таких размышлениях всё-таки присутствовала. Правда, волнение это было связано исключительно с тем, как не уронить себя в глазах лейтенанта и заслужить его настоящее уважение.
Кошмар, думал д’Эстурвиль, усмехаясь этим мыслям: что бы сказал дядя, узнав обо всём?
Отправил племянника делать карьеру, а того стремление прославиться, оказывается, привлекает в последнюю очередь. Потому что он, видите ли, влюбился в дядиного ученика и хочет, чтобы лейтенант наконец-то увидел в нём отдельного человека, а не бледный призрак прошлого… и всё-таки безумно
