style="font-size:15px;"> И снова заскрежетали лопаты, полетела пыль и покатились тачки. Кочегары быстро втянулись, – довольно отмечал про себя Белов, – кочегары были важным делом на пароходе. Большой командой дело пошло живее и уже через час левый бункер заполнился, и буксир дал ощутимый крен, как будто специально нагнулся, подставляя борт работающим людям. Старпом, кликнув матроса, пошел перекантоваться. Все сели покурить. Егор разлегся прямо на холодную черную кучу. Дело шло к вечеру. Ветер стих, появились первые в этом году комары.
– Ой, вы родимые, – Грач хлопнул себя по щеке, – какие же вы мне знакомые песни поете…
– Весна идет, – поддержал, улыбаясь, пожилой окающий матрос. Фамилия его была Климов. – У нас дома уже озимые по колено. – Он опять виновато улыбнулся, извиняясь за свои мысли.
Нелепо накрененный «Полярный» коротко гуднул и стал разворачиваться пустым правым бункером к погрузке. Снова кинули трап. Старпом крепким клубком выкатился из рубки, на ходу закручивая на обратную сторону козырек истасканной рабочей фуражки. И снова полетела пыль.
– Па-аберегись! – сипел Грач грозно, больше опасаясь, чтобы его не сбили.
– Дорогу, братцы! – просили одновременно прыщавый матрос Сашка и щербатый Николай Михалыч, неутвержденный первый помощник механика.
– Подходи, провославныи-и, у меня дешевше! – зазывал вологодский матрос Климов, вгрызаясь лопатой в уголь.
– Сергей Фролыч, лови меня, родимый! – кричал Грач, шагом подкатывая тачку и отдавая ее на крюк старпому. Фролыч перехватывал тачку и сам разгрузив, возвращал деду.
– Иди, старый, отдыхай уже! – не раз предлагали ему, но Грач не сдавался.
– Вы без меня тут не управитесь! – дед отъезжал в сторону, прикуривал недокуренную самокрутку, и выждав паузу, продолжал самым серьезным голосом: – Да и скучно в каюте без старухи-то! А?!
Раздавался дружный смех, работа замирала, Грач чувствовал себя в центре событий:
– А вы как хотели, стервецы зеленые?! Думаю, к кому сегодня пойтить, к Степановне, али к немке? Пойду к немке, она помоложее вроде…
И опять общий смех и улыбки сквозь черную угольную пыль, хруст и скрежет тачек по металлу. На берегу народ прислушивался, тоже улыбались, хотя ничего не слышно было. Невольно улыбались на радость других. Когда люди работают и смеются, это неплохо!
Устать устали, но вработались и действовали слаженней, силы сами собой распределились: на погрузке стояли мускулистые, привычные к лопате литовцы и матрос Климов. Видно было крестьянскую ухватистость грузчиков, размеренно наваливали и наваливали уголь. Каждому по силам сыпали – Грачу полтачки, старика и с ней шатало, чуть больше худому и беззубому помощнику главного механика. Фамилия его была Померанцев, он время от времени терял очки, но не сдавался, видно было, и хочет, а не может прибавить шагу. Боцман и капитан возили полные.
– В тачке, Сан Саныч, когда с верхом, два с половиной центне́ра! –
