малость. Стопочку, не больше. – Новелла Петровна вновь высунулась из кухни и внимательно посмотрела на сына, отмечая в который уж раз, что тот в армии похудел, омужичился, руки у него стали грубыми, в уголках рта залегли жесткие складки. Раньше их не было. – Для настроения, – добавила она с вполне понятным грустным смешком.
Илюшка Аронов пришел в семь часов вечера, черноглазый, белозубый, с обкладной смоляной бородкой, радостно раскинул руки в стороны, словно собирался обнять всю квартиру, и проревел громко:
– Же-ека-а! – оглядывая давнего школьного дружка с головы до ног, остался доволен: – Однако! Возмудел и похужал.
Каукалов засмеялся: не слышал ранее, чтобы так лихо переиначивали слова: «похудел» и «возмужал». Все-таки есть у Илюшки юмористический дар.
На кухне зашевелилась Новелла Петровна:
– Илюшенька!
Но ревущий от восторга Аронов не услышал ее. В правой руке он держал большую пузатую бутылку из матового стекла.
– Я принес свой напиток – очень вкусная водка, – Аронов показал бутылку приятелю, – «Кеглевич» называется. С моей исторической полуродины. А пьется… м-м-м! – он поднес сложенные в щепоть пальцы к губам, чмокнул их. – Цимус, а не водка!
– Цимес, наверное. – Каукалов засмеялся снова. Ему приятно было видеть своего старого дружка, в горле от полноты чувств даже что-то запершило.
– Цимус! – упрямо повторил Аронов, вторично поднес щепоть к губам и вновь звучно чмокнул ее. – Пить можно без всякой закуски, такая это мягкая и приятная водка. Видать, изобрел кто-то из наших, – Илья засмеялся счастливо, раскрепощенно. – «Кеглевич» бывает самый разный – абрикосовый, яблочный, даже дынный, но я больше всего люблю этот «Кеглевич», – он поднял бутылку еще выше, – напиток настоен на лимонных корочках… Вкус – божественный! – Тут Илья краем глаза засек, что из кухни вышла Новелла Петровна, повернулся к ней и церемонно поклонился: – Наше вашим, Новеллочка Петровна!
У Ильи была странная манера приветствовать людей – еще со школьной поры вместо «Здравствуйте!» он говорил: «Наше вашим!», и хотя Илюшка был всего лишь горластым великовозрастным юнцом, а Новелла Петровна Каукалова – серьезной, уже изрядно постаревшей тетей, она приняла Илюшкину манеру здороваться.
– И наше вашим, – так же церемонно поклонилась Новелла Петровна. Ткнула пальцем в бутылку, которую Илюшка держал в руке. – Я эту водочку пробовала. Вкусная.
– Да, Новеллочка Петровна, это ценный продукт! В одном флаконе и еда, и выпивка. И разбрызгиватель одеколона, и препарат, отгоняющий мух от наодеколоненной головы.
– Илюшка! – возмущенно воскликнула Новелла Петровна. – Солнце мое!
– Ничего страшного, Новеллочка Петровна! – предупреждающе произнес Аронов, стукнул ногтем по бутылке «Кеглевича». – Этот напиток смывает с желудка любую грязь. Поможет высушить голову и стать красивым, – говорил он возвышенно, привлекательно, хотя и незамысловато.
