навязываюсь.
Очевидно, мои слова задели за живое любопытство моего совопросника: он обернулся ко мне и, пристально взглянув на меня, насколько позволял ему меня видеть свет уличных газовых фонарей, уже с явным интересом сказал:
– Ну, и чудной ты, барин, – таких я, признаться, еще и не видывал… Сказывай: как это, по-твоему, с двумя глазами да с двумя ушами люди бывают четырехглазые да четырехухие. Сказывай, а мы послушаем.
– А вот как! – повел я ему свою речь. – Ты теперь, как меня свезешь в 12-ю линию, куда поедешь?
– Домой.
– А дом твой где?
– На извозчичьем дворе: где ж еще дому-то быть?
– А еще у тебя дом на родине есть?
– Известно, есть: мы тоже – при всем хозяйстве жители, не какие-нибудь бездомники.
– Стало быть, и жена у тебя есть, и дети – на родине-то?
– Как не быть? Сказал тебе: живем при всем хозяйстве.
– Ну, теперь слушай: вот свезешь ты меня теперь ко мне на квартиру, поедешь к себе на извозчичий двор, отпряжешь лошадь, задашь ей корму, сам поужинаешь и завалишься спать… А кругом тебя все извозчики, и все спят, храпят! и воздух, небось, тяжкий?
– Ну, известно: какому же и воздуху быть там, где люди спят, особливо, наш брат извозчик? Топор повиснет.
– Так. Вот слушай дальше: лег ты спать; ни о чем ты теперь не думаешь, разве только о том, сколько за день денег наездил, да сыта ли будет лошадь. А то и вовсе ни о чем не думаешь, только бы заснуть поскорее, день-то намаявшись. Стало быть, заснул ты… И вот диво! – лег ты спать на извозчичьем дворе, а вдруг заснувши, видишь, что ты у себя на родине, в деревне. Видишь ты свою бабу, ребятишек, там, своих видишь. Мало того – заводишь с бабой своей разговор о том, о сем, что, значит, до вашей деревенской жизни касается. И баба твоя тоже с тобой говорит, и ты все, что она тебе сказывает, слышишь… Там, глядишь, корова твоя с поля пришла, замычала, и ее ты слышишь и видишь… Мальчонка твой маленький, глядишь, об земь ударился, заплакал; и все это ты видишь и слышишь… Бывало это с тобой так-то?
– Чудной ты, барин, право: ну, как же не бывать? Бывало.
– Ну, а если бывало, то ты теперь должен знать, как так бывают и люди о четырех глазах и о четырех ушах.
– Как так? Это мне что-то невдомек!
– Да очень просто: ведь сам же говоришь, что видал и слыхал и бабу свою, и мальчонку, и корову, пока сам-то ты был на извозчичьем дворе, а те – в деревне. Сказывай: видел и слышал ведь?
– Видеть видел и слышать слышал. Да ведь то – во сне.
– А ты мне не виляй про сон: то-то и еще чуднее, что сон; во сне-то у тебя, небось, глаза закрыты али нет?
– Известно, закрыты.
– Какими же ты глазами видел?
– Как какими?
– Ну да, какими?
– Известно, своими.
– Да ведь они у тебя были закрыты?
– Известно, закрыты.
– А видел?
– Видел.
