лжи, а только одна святая правда, им всем сердцем своим и поверили, зная, что если и сами поведут подобную им праведную и богоугодную жизнь, то тех же небесных видений удостоятся… И, вот, друг ты мой милый, не видав Америки, мы верим тем людям, которые ее видели и описали, что она есть; а ведь те люди-то, бывает, и жизни-то были плохой, неправедной и лживой; а ведь поверили!.. Ну как же, скажи, не верить нам тем, которые всею своею жизнью удостоверили истинную свою святость?.. Понял ли ты теперь, друг, мои речи?
Надо было слышать голос моего собеседника, которым в ответ на мой вопрос, он мне сказал:
– Ну, барин! Теперь, кажись, на всю мою жизнь ты мне задал задачу. И понял я, и еще как будто и не понял; только вижу я, что речи твои похожи на правду, и правда твоя вот как меня согрела: спасибо тебе на речах твоих милых!
Тут уж и 12-я линия была близка… Когда пришло время мне расплачиваться за езду, то я насилу уговорил моего собеседника взять с меня договоренный полтинник.
Больше я его уже не встречал; но, думается мне, ночной его с барином разговор о четырех глазах и о четырех ушах у него сохранился в памяти. Ну, а что для него из этого разговора вышло, мы узнаем только на том свете».
Вот что, читатель мой дорогой, слышал я от одного из старцев святой Оптиной пустыни. А что слышал, то и записал во славу Божию и на пользу добрым людям. Ну а что из моего писания выйдет, мы только на том свете узнаем.
Жатва жизни. Пшеница и плевелы
Из личных воспоминаний и свидетельств истинных
«В чем застану, в том и сужу»
К читателю
В бедах и скорбях, тесным кольцом великой тяжести сдавивших со всех сторон твое странствование по путям и распутьям жизни, столь осложнившейся в последнее время, задумывался ли ты когда-нибудь, читатель, о конечной и для всех живущих на земле единственно общей цели всех земных трудов и усилий, всех горестей и радостей, разочарований и надежд, любви и ненависти, добра и зла – всего, словом, того, из чего сплетается терновый венец твоей жизни? Да, полно, знаешь ли ты даже, что это за цель такая? А если и знаешь, то помнишь ли о ней с той вдумчивостью, какой она по важности своей заслуживает?
Не думаю. Так, позволь же, читатель мой и брат мой о Христе, напомнить тебе, кто бы ни был ты – народов ли повелитель иль нищий бездомный, – что для жизни твоей нет иной цели, как смерть, как приготовления к смерти.
О слово и дело, великое страшное! И как мало на свете людей, кто бы о нем думал!
«Помни час смертный и вовек не согрешишь», – взывает к нам святая наша Мать-Церковь. «Вовек не согрешишь!» – слышишь ли, что говорит она? Забыли мы об этом, для всех неизбежном, часе: и во что же грехами своими обратили мы теперь весь окружающий нас мир? забыли думать о смерти; но она не забыла о нас, и с силой ужасающей все больше и яростнее, день ото дня, час от часу все безжалостнее, вырывает она из рядов живых свои намеченные жертвы: война, голод, болезни, землетрясения,
