Соловьева это были лишь три неразлучных вида одной безусловной идеи"[171]. Последователи В.Соловьева от искусства продолжили его опыт синтеза разных форм сознания, соединяя искусство с религией, философией, наукой о человеке в едином жизнетворческом мировоззрении.
Религиозному философу и поэту суждено было прожить жизнь одиноким скитальцем по гостиницам, меблированным домам, по имениям, дачам друзей. Его мечты об обретении своей семьи не сбылись. В.Соловьев, как уже говорилось, пребывал в состоянии влюбленности не однажды, выпало ему пережить и любовь-трагедию. Более десяти лет, с 1877 года, он не мог не думать о Софье Петровне Хитрово, племяннице А.К.Толстого, по его словам, женщине "замечательной и… несчастной". Проникновенные стихотворения, несмотря на многочисленные отказы и преднамеренные попытки увлечься другими женщинами, написаны и посвящены этой "бедной даме… сердца", "старому… другу". Среди этих стихотворений и одно из лучших у В.Соловьева – "Бедный друг, истомил тебя путь…". (1887). К ней он всегда стремился "на крыльях памяти нестареющей любви". Софья Петровна была замужем, но ее брак не был благополучен, и они с мужем жили по отдельности. В конце 1880-х В.Соловьев почти настоял на разводе, говорил о ней "моя невеста", говорил о своей приязни к ее детям, но окончательного согласия так и не получил. После этого последовал мучительный самозапрет на поиски встреч с Софьей Петровной, на посещение имения, где она жила. Предложение было возобновлено много позже, после смерти мужа, однако любимая женщина и тогда ответила отказом. Причины ее нерешительности очевидны и понятны: поклонник был по-детски беспомощен в практической жизни, в обывательском мнении слыл "странным". Известно, что и сам В.Соловьев подшучивал над своим "сумасшествием"[172]. Переживая очередной отказ, В.Соловьев заболел нервной горячкой[173]. Вряд ли драмы в личной жизни не сыграли свою роль в том, что в последние годы жизни мироощущение философа становилось все более трагичным, все более и более обусловленным христианской эсхатологией.
Физические силы В.Соловьева были несоизмеримо слабее силы его духа, а трудился он явно слишком много. Прожив относительно недолгую жизнь, кроме всех упомянутых работ, В.Соловьев оставил оригинальные работы о язычестве и мистицизме, о еврейских пророках и Талмуде, о буддизме и исламе, о расколе в русской церкви и обществе, об отдельных европейских церквях и т.д.
Летом 1900 года обострились многие болезни на фоне общего истощения организма, а также и в результате "упадка питания". Знакомые привезли его в подмосковное имение "Узкое", принадлежавшее князьям Трубецким, сейчас это место находится в границах столицы. Друзья, ученики облегчали последние дни, окружали заботой. Больной бредил на греческом, латинском, французском, итальянском языках, читал псалмы на древнееврейском, осенял себя крестом, простирал руки к видениям. По свидетельству присутствовавших близких людей, последние его молитвы были не о собственном
Даам X. Свет божественного разума… // Вопросы философии. 1992. №8. С. 133.
В.Соловьев, осознавая величину своих замыслов, еще в 1873 году провидчески писал кузине Кате о том, что его "сочтут за сумасшедшего". В воспоминаниях М.С.Безобразовой ее брат предстает человеком суровым и по-детски наивным. О "младенческой" душе В.Соловьева писала хорошо знавшая его дочь известного филолога В.Пыпина-Ляцкая. По ее словам, и сам ученый признавался, что в зрелом возрасте "часто про себя думал: когда я буду большой…". (Пыпина-Ляцкая В.А. Владимир Сергеевич Соловьев. Страничка из дневника // Соловьев В. "Неподвижно лишь солнце любви…". М., 1990. С. 376).
Безобразова М.С. Там же. С. 342. Очевидно, В.Соловьев лишь отчасти шутил, отвечая, предположительно, в 1889 году на вопрос "Альбома признаний" своей приятельницы Т.Сухотиной: "Были ли Вы влюблены и сколько раз?". Ответ был дан такой: "Серьезно один раз, а так – 27 раз". (Очень интересная, "соловьевская", страница этого альбома, с ответами на почти три десятка вопросов, опубликована в приложении к 4-му тому его "Писем"). В.Соловьев, вспоминала приятельница философа Е.Боратынская, "пленился красотой", при этом она имела в виду красоту именно очаровавших его женщин. После разрыва с С.Хитрово ему выпало пережить еще два сильных обреченных увлечения. Некоторое время повышенное внимание В.Соловьев уделял жене художника, племянника известного прозаика В.Соллогуба. Позже внимание 39-летнего В.Соловьева привлекла другая замужняя красавица, София Мартынова. Неразделенные чувства к этому "ангелу-демону" принесли особые страдания, попытки забыться в опьянении. В этот период последнего страстного порыва создана большая часть его лучших стихотворений. Эта страсть заявлена уже в названиях, в первых строчках: "Три дня тебя не видел, ангел милый…", "Я смерти не боюсь. Теперь мне жить не надо…", "Мы сошлись с тобой недаром…". Тогда же были написаны и другие стихотворения, мстительные, злые. Некоторых встреченных женщин В.Соловьев, конечно, не осознанно, поэтизировал, либо представлял их в каком-то софийном ореоле, либо видел в них отражение светлой души мира, опутанной темными сетями зла жизни. Это не только отражалось в его трудах, но и влияло на его поведение. (Самого В.Соловьева возмущали такие предположения). Примечательно, имя София носили две из трех женщин, к которым он питал сильные чувства. Понятно, что никакая земная женщина не могла соответствовать тому идеалу, который философ и поэт взрастил в своем воображении, в душе: он был обречен на болезненные разочарования. Вероятно, нечто большее, чем просто разочарование, настигло его в конце жизни, когда к нему явилась, как материализация его мистификаций и, можно предположить, тайных ожиданий, некая Анна Шмидт, журналистка из "Нижегородского листка", признавшая себя земным воплощением Софии, самого В.Соловьева – новым воплощением Христа. Пародийное явление самозваной Вечной Женственности (представавшей в мистических видениях как образ совершенной женской красоты) в лице внешне заурядной немолодой матроны не могло не поразить философа. Вряд ли это явление не заставило В.Соловьева что-то пересмотреть в своих воззрениях и, может быть, что-то признать заблуждением. В письмах он деликатно просит эту мистически настроенную натуру быть сдержаннее в общении с другими людьми. Наверное, всего болезненнее было то, что провинциальная репортерша, в которой глубокие теологические познания и проницательность соседствовали с безумием, дошла до скрытой от многих сути соловьевского учения, более того, предложила вариант его развития. "Кто она?" – этим давним вопросом задается автор, который явно глубже других вник в проблематику сложных отношений В.Соловьева и А.Шмидт, и сам же на него отвечает: "Навязчивая, маниакальная психопатка? Может быть, но одаренная гениальной мистической проницательностью…". (Булгаков С.Н. Владимир Соловьев и Анна Шмидт // Вл.Соловьев: pro et contra. Антология. Т. 2. СПб., 2002. С. 674 – 675).
