вставало тревожное и туманное. Я так и не смог понять, в чем дело, но чувствовал тайну между нами и родителями. Они общались полувзглядами, обрывками, из которых я не понимал ничего, а Алёна и понимать не хотела. Девкам-то выходить не воспрещалось.
– Дома будь, – хмуро велел отец и дал мне мастерить черенки да кожаные поршни латать. Так прошёл день.
На следующий к полудню в наш дом ворвалась Бажена: лицо красное, да как закричит с порога:
– Олесь! Олесь!
Я обернулся на её вопли:
– Чего кричишь?
– Там Алёнка! Алёнка! – тыча пальцем в реку, вопила Бажена.
– Дальше что?
– Тонет!
Я перескочил порог, не захлопнув двери, помчался к реке. Перед глазами прыгали ухабины дороги, не прихваченные снизу порты опутывали ноги. Взбежал на холм и кубарем скатился под гору к воде. Где сестра? Никаких следов, ни кругов на воде – ничего. Вода гладкая, не шелохнётся. Забежал по пояс, глянул во все стороны – ничего. Слышу, со спины всхлипывает кто-то. В зарослях тростника, напротив меня, сестрица моя сидит, совсем не собираясь тонуть, да только рыдает навзрыд.
– Дура! – крикнул я, побежал к ней и схватил за плечи. На это Алёнка разрыдалась пуще прежнего.
– Любит он её! – сквозь слёзы прокричала сестра, я опешил.
Уливаясь слезами, Алёна уткнулась мне в голое плечо.
– Кто кого любит?
Сестра промычала что-то невнятное. Девки Большака опять ей насплетничали.
– Селемир? Ты, дура, поэтому потонуть решила? Весения мне люба, но я же топнуть не собираюсь!
– Так не мужское это дело, братец!
– И что же? Сердце-то оно у всех одинаковое!
Алёнка посмотрела на меня так, будто я ей невидаль какую сказал. Так пристально, как в первый раз видит. Перестала всхлипывать, только слёзы выкатились из открытых глаз.
– Олесь, – позвал третий голос. Мы с сестрой мигом обернулись.
У воды на полосе между землёй и рекой стояла она, Весения. Вода за ней искрилась, ослепляя глаза. Я вскочил и только сейчас вспомнил о наготе своей. Сестрица плюнула в её сторону и отвернулась.
– Я не собираюсь уводить у тебя жениха, Алёна. Он тебя любит, – тихо сказала Весения, – а если что, то после Купала всё пройдёт.
Вид у неё был печальный, волосы в ряске и тине, платье в мокрых пятнах.
– Что она плетёт, не понимаю, братец? – процедила сквозь зубы сестра, не оборачиваясь.
– Я говорю, что любит он тебя.
– Да ты, как я посмотрю, умница да благодетельница наша! Спасибо, утешила! Да вот только моего Селемира заморочила и брата моего замучила! Посмотри на него, что творишь, окаянная! – Алёнка вскочила на свои маленькие прыткие ножки. Подол подоткнула да на Весению пошла. Возлюбленная моя отпрыгнула от неё подальше в воду, в тень ив.
– Что ты за девка? Сердце-то у тебя есть?
– Осталось
