и мыло, уложенное поверх байковых портянок, – все по уставу. Другой вещмешок распирало от угощений, приготовленных для Василевского.
– А полотенце? – не без язвительности напомнил Кубрин. – Иначе опять не меня посадят.
– Там тебя ждет вафельное, подлиннее: если захочешь, намыль – на нем в камере и удавишься! Глаза б мои на тебя не глядели!
До этого момента Серега был оптимист. Когда лицезрели его через месяц, он был похож на узника Бухенвальда. В поварское окно ему не всякий раз удавалось влететь, а вот вместо ужина три часа строевой подготовки – это пожалуйста. За счастье считал попасть раз в неделю на разгрузку товарных вагонов. Затащив однажды свиную тушу за складские ящики, он с голодухи начал вгрызаться в захрустевшие жилы. Кладовщица увидела. Кроме коробки с лимонами в подсобке ничего не нашла. Серега, не морщась, проглотил девятнадцать штук. Бедная женщина разрыдалась. Спасло только то, что он был редкостный каллиграф. Прознав, гренадеры тут же усадили его разрисовывать свои дембельские альбомы. Он и теперь рисовал – демонстрационные карты учений. С ними, свернутыми в трубочку, уложенными в специальный футляр, и показался в зале, шагая вслед за Варенниковым – как копьеносец за рыцарем. Дон Кихот с Санчо Пансой. Мало чем изменился; разве что – усики. Видно, в подражание шефу. Под ними пряталась все та же улыбка – дерзковатая.
Карты развесили в кабинете министра. То было начало одних из крупнейших учений, охвативших не только военные округа с океанами, но и все государства «варшавских вассалов». Масштаб залязгавшей гусеницами группировки, сопоставимой с битвой на Курской дуге, удивил даже бывалых. Разбудили стареющих импотентов Европы, заголосивших: «Если русские действительно нападут, на двенадцатые сутки их танки выйдут к Ла-Маншу!». Банковские счета, исчезая в Германии, появлялись в Швейцарии – спасали бабло.
Когда на спецпоезде в подземелье прибыли Чапарьян и Мишагин, стало понятно: будут и пуски.
В то же мгновенье отворился шлюз – Варенников в сопровождении свиты.
Генерал Мишагин едва не замешкался.
Но прежде чем генерал заговорил, Варенников приложил палец к губам, требуя тишины, которую так любил, являя в подобные минуты образец уважительности, неведомой для невежд: к нам – «детям подземелья», нажимающим на страшные кнопки.
Заторопились подкатить еще одно кресло.
Он покачал головой: «Не надо!», встав за спиной дежурного генерала.
Штыхно подал мне знак: будь готов.
Тут же взревел «Крокус» – голос Тюрева можно было услышать лишь в паузе:
– Есть санкция от Верховного! Есть приказ. Пошли шифры!.. Шифры для всех!
– Полетаев, вскрыть сейф!
На гребне удачи рождается слава, а с нею то, о чем можно только мечтать – карьера: четыре оборота барабана туда, четыре обратно. Отвалилась массивная дверь: «боевой ключ» в руке – теперь только вперед!
