то была похвала милой Катеньке, парикмахерше, Мальвине, как назвал бы Радецкий, из-под ножниц которой я выбрался час назад. Ибо горе тому, кто попался ему на глаза взлохмаченный, как невыспавшийся пэвэошник из чапарьяновской смены – Гена Клюев, которого спешно погнали с утренней справкой в предбанник Варенникова.
– Одна нога здесь, другая там! – скомандовал Чапарьян. – Марш, Протоплазма!
Из любого положения Геночкин старт – симфония. Ему не нужен лифт: семь секунд – и он уже летит по ковровой дорожке шестого этажа. Но вот, потянув на себя тяжелую дверь, уперся, как в стену, в глаза выходившего из кабинета Варенникова. «Вы кто?» – спросил тот. Предчувствуя недоброе, Клюев живо представился. «Повторю вопрос: вы офицер или кто?..» После этой фразы мозг Геночки отключился. А через полчаса вместе с начальником Центрального командного пункта он стоял на роскошном ковре в кабинете Варенникова. К несчастью для генерала Мишагина, его прическа тоже оставляла желать лучшего – волосы заползали на воротник. Варенников дал полчаса, сказав, что ждет с докладом об устранении недостатков. И Тюрев, рассказывая, смеялся до слез, ибо видел, как те неслись в цирюльню. По старшинству – с криком: «Катюха, стриги!» – первым в кресло рухнул Мишагин. «А вас как, молодой человек?» – поинтересовалась она у другого. Тут мозг Клюева наконец-то включился: «Наголо!», – понимая, что за оставшиеся шесть минут не поспеть. А не успеешь – прямая дорога по шпалам до Забайкалья, в Борзю! Из-под фуражек затылки обоих блестели в тот день, как у солдат-первогодков, дав повод зубоскалам вдоволь поржать, а мне припомнить курсантскую юность, когда ротный, наш любимый Мутант, заметив в строю очередной выпендреж Кубрина, казалось бы бесцветно спросил:
– Старшина Кондратенко, а ты не пробовал подстричь этого разгильдяя под ноль?
– Стриг, товарищ капитан. Не помогает.
– Поставь дневальным на месяц. Погляди – Радецкий-то вон поумнел!
– Не положено, говорит. Не по уставу!
– Курсант Кубрин.
– Я!
– Трое суток ареста!
– За что?
– Просто так. Но строго по уставу, товарищ курсант. Больше дать не могу. А вот трое суток дарю от чистого сердца!.. И отправь-ка ты его, старшина, не к нам, а на гарнизонную гауптвахту – в «Алешинские казармы». А капитану Василевскому я, уж так и быть, сам позвоню!
Василевский, его приятель, тут же приступал к воспитанию нерадивого. Холостяк, кутила и весельчак. Любимец женщин, командующего и министра. Перед строем – просто неподражаем. Зычный баритон во время встреч почетного караула, на которых щеголял взмахом клинка, внушал почтительный трепет солдатам. На училищной гауптвахте можно было и отоспаться, договориться с начальником караула: пожевать в чайной, запивая лимонадом марципаны с арахисом. У капитана Василевского деликатесы иные: подъем в пять, побриться – за девять секунд обломком бритвы. Перловую кашу размазанной по
