я внимательнее прочел адрес и понял, что посылал он меня не в церковь, а в находившуюся в двух домах от нее частную клинику. Но как бы то ни было, литургия сработала лучше, чем психоанализ. Лежать под шпалами мне в тот день не захотелось.
Домой я пришел усталый, сварил кофе, съел сникерс и, упав на диван, впервые сквозь дрему уловил, как проваливаюсь в сон – на меня наплыл образ гигантской башни-пирамиды, и грозный сфинкс из камня задавал вопросы: «Куда ты идешь? Зачем ты идешь? С кем ты идешь?». А я отвечал: «В мастерскую. За краской. С вдохновением». Он рычал. Замолкал и тут его лицо начинало неожиданно меняться. Оно рассыпалось на куски, затем собиралось снова и, собравшись в лицо трансформера, грозно шептало: «Отче наш, еже иси на небеси». А потом я обнимал кудлатого сфинкса, неожиданно оказывавшегося тем самым сфинксом с берегов Невы, и шептал ему: «Приятель, мне хотелось бы верить. Может быть, даже сильно хотелось бы. Но чего нет, того нет. Понимаешь?». А он кивал и отвечал: «Петр 1». «Что Петр 1?» – не понимал я. «Он тоже так говорил. Перед смертью», – задумчиво рек сфинкс, – «Это были его последние, которые никто не разобрал».
Глава 2
Сон таил в себе какое-то зерно. Чтобы его разгадать, вчера я скупил все альбомы, какие только нашел, формата А4 с ощущением, что вдохновение где-то рядом. К сожалению, получались только вялые наброски обломков того сновидения. Оно никак не вылеплялось в единое целое и щурилось незавершенными кусками. Это должно было быть монументальное полотно. Но как только я касался листа кончиком карандаша и выводил первые контуры сфинкса, Петра I и набережной, все очарование тут же пропадало. Я комкал лист, отбрасывал его в сторону и брался снова за новый лист с новым карандашом. Изнутри каждого листа на меня смотрела угрюмая тень совершенных образов. Это приводило в отчаяние. В конечном итоге, я просто бросил все, запихнул в рюкзак блок сигарет и отправился гулять вдоль трассы.
В такие секунды мне нравится идти по самой кромке, чтобы машины обливали грязью, а встречные прохожие кричали «Осторожней! Не выходи на дорогу! Собьют!» После пятой затяжки начинает трясти и возникает ощущение, будто желтый, красный, зеленый круги светофоров – это такие гигантские круглые глаза, расположенные почему-то вертикально. Желтые фары машин – это тоже, конечно, глаза. Город смотрит на меня посредством множества послушных ему машин и людей, но никак не докопается до сути моего пустого брожения по улице, как я никак не докопаюсь до сути того рисунка, который хочу излить на бумагу.
Красное пятно заката на фоне красного пятна светофора. Я мысленно размазываю себя красным пятном по асфальту. В такие секунды хочется музыки, но я принципиально никогда не гуляю в наушниках. Город должен бить в уши шумом моторов и криками «Не проходите мимо! Только у нас! Специальная акция!». Городу ведь тоже хочется, чтобы его слышали. Я не надеваю наушников, чтобы крики бьющейся в потоке электрического света, переполненной толпами Москвы не остались неуслышанными никем.
Иногда хочется остановиться посередине дороги и закричать «Я здесь!» И чтобы вся эта толпа замерла, и каждый повторил, отдавая
