Сверхдуб – сделал стальной. Дунул Змей – сделал чугунный ток. Дунул Сверхдуб – ток серебряный сделался. Змей дунул – медный сделался. Дунул богатырь – золотой сделался, и стали они биться. Сражались до кровавого пота – друг друга одолеть не могли. Сверхдуб говорит:
– Женушка моя милая, отпусти на подмогу, мне коня моего!
Та без вопросов, смотрит, насколько ему плохо, отпускает коня. Конь стал разгоняться, и прямо в голову Змея копытами! Богатырь был обрадован, что есть ему подмога, снова поднатужился, жену же не думает отдавать Змею на съеденье. Сразил он Змея да пошел себе стороной, чтоб жена не приметила. Приехала жена домой, а он улёгся на подушках таким, как и был, будто и не отлучался никуда.
Она и говорит ему:
– Хватит, душенька, притворяться.
Упала на колени перед ним и поцеловала. Поднялся Сверхдуб, стал обнимать её, целовать. И ушли они в комнаты вдвоем и принялись в отцовских комнатах пировать. Да и не так всё это дело делалось, как тут в сказке сказывается. Стали они жить, поживать да добра наживать. И я там, был, мед-пиво пил, по усам текло, но в рот не попало.
Ох
Раньше было всё не так, как сейчас, в давние времена разные чудеса в мире происходили, да и мир не такой был, как сейчас. Теперь этого не осталось ничего… Рассказать хочу вам сказку о лесном царе Охе, о том, каким он был.
Давно это было, не на моей памяти, а наверно, когда еще ни родителей, ни дедов наших в помине не было, жили-были бедный мужик и жена его, и был у них только один сын, но и он не такой, как подобает: таким уродился ленивцем, не приведи господь! За холодную воду взяться не может, только лишь на печи сидеть да просо пересыпать. Ему, наверно, уже двадцать лет, а он ещё без штанов сидит на печи и никогда не слезает: если подадут еды, поест, а если не подадут, и без того обойдётся. Ну, отец да мать и горюют:
– Сыночек, что ж нам поделать с тобой, ты же ни к чему не пригож! У других вон дети своим родителям в подмогу, а ты лишь даром хлеб переводить можешь!
Но ему ничего: сидит и дальше просо пересыпает. Другой ребёнок, как пойдёт пятый год, родителям уже помогает; но этот вырастает такой детина, до самого потолка уж, а все ещё без штанов сидит, да и делать не может ничего.
Горевали-горевали мать его да отец, а после мать и промолвила:
– Что же ты, старик, надумал чего с ним делать? Видишь, какой сын уже вымахал, а такой дурак – не может ничего делать. Взял бы да хотя бы внаймы его отдал, гляди, хоть чужие люди сына чему дельному обучат?
Подумали, да отдали к портному учиться. Пробыл тот три дня там и сбежал; залез на печь – и снова стал просо пересыпать. Тогда подрал да выругал хорошенько его отец, а после отдал к сапожнику на обученье. Но он сбежал и оттуда. Побил отец его снова и направил на обученье к кузнецу. Там тоже пробыл не долго – сбежал. Что же делать с сыном отцу?
– Отведу, – сказал, – его, эдакого, в чужое царство: куда бы там внаймы не отдал, может, не убежит.
Решил повести его.
Шли-шли они, долго и коротко ли, зашли в лес, да такой дремучий, что было лишь небо и землю видно. Вошли в лес, немного устали; глядят – у дорожки притаился пенек обгорелый, – тут старик
