style="font-size:15px;"> – Да, – повторил он, – когда тебя толкнули, ты упал. Они вытащили дубинки и давай тебя избивать. Я говорю им, перестаньте, вы убьете его, а этот сержант, который нас охраняет, сказал: не сдохнет, а если что, скажем, что пытался захватить оружие.
– Какой сержант? – заревел майор.
На его крик вбежал сержант с резиновой дубинкой в руке.
– Вот этот, – сказал Ашот.
Майор вскочил с кресла и заорал на сержанта. Что-то долго говорил, затем резко замолчал, добавил:
– Идиот, кретин, пошел вон.
Тот, не говоря ни слова, вышел. Майор взял лежащую на столе мобилу и позвонил.
– Извини, многие говорят, вот пошел человек служить в милицию – стал негодяем. Так вот я тебе скажу: мы, Ичкоевы, менты в четвертом поколении, за всю свою службу ни разу руки на поднял на человека, тем более с дубинкой, – подытожил он.
Он посмотрел на Ашота и хотел что-то сказать ему, но тут открылась дверь, и в нее вошла необычно красивая молодая горянка. Я сам родился на Кавказе и понимал, что любоваться красотой чужих женщин неприлично, я бы сказал, опасно. Тем временем она как-то уверенно прошла в кабинет, спросив разрешения у хозяина кабинета скорее для приличия. В мгновение ока девушка стала выкладывать с подноса на стол всякие продукты. Она уверенно разлила чай по чашкам, аромат которого расходился по всему кабинету. Я сразу ощутил такой голод, что разболелся желудок. Нас сразу пригласили к столу:
– Налетай, и не стесняйтесь.
Команда «Налетай» была исполнена. Я сразу взялся за чашку с чаем. Надо сказать, чай был предусмотрительно не сильно горячим. Поэтому я пил, не обжигаясь. А вот осетинские блины были настолько горячими, что есть их было невозможно. Я попытался поблагодарить нашу кормилицу, но получалось какое-то мычание и чавканье.
– Ешьте, ешьте на здоровье, будьте нашими гостями.
Еды было много, мы потихоньку стали наедаться. Вдруг я почувствовал легкое головокружение, которое усиливалось, и, уже теряя сознание, подумал: «Нас отравили».
Трудно сказать, сколько прошло времени. Я открыл глаза в каком-то медпункте. Оказалось, рядом с РОВД располагался пункт скорой помощи. Зашла та же пожилая женщина.
– Ну как Вы? – спросила она с порога.
– Хорошо, – не задумываясь, ответил я.
– Хорошо ему, как же, откуда может быть хорошо. Господь дал тебе такое здоровье, родители потратили на тебя свою жизнь, а ты, бессовестный, не жалеешь ни труды своих родителей, ни дар божий. Нельзя так, побойтесь Бога, ведь он за все спросит с каждого. И этим иродам придется отвечать. Всем, всем придется предстать перед ним, – бормотала она, замеряя у меня давление. – И впрямь хорошо, – сказала она, привставая со стула, стоявшего рядом с моей кроватью.
– Что со мной? – спросил я, пытаясь встать, но попытка не удалась, вновь закружилась голова, и я опустил голову на подушку.
– Лежи, лежи и не дергайся, – захихикала моя спасительница. – Господи, прости мою грешную душу, – перекрестившись, пробормотала
