Московский подверг Волынского опале и отстранил его от командования войском. Не зная за собою вины и недоумевая, князь Волынский явился к своему сюзерену и обратился к нему со следующей речью:
– «Небо двух солнцев не терпит, ниже королевство двух королей, и в одном и том же княжестве не пристойно двум князьям быть, как я, князь Волынский, с великим князем Димитрием в Московском княжестве обретаюсь».
После этих слов «на знак нелицемерной благосклонности своей к шурину, яко отцу своему», Волынский уступил свой княжеский титул Дмитрию Московскому и пообещал более никогда его не употреблять.
Великий князь сменил гнев на милость. А вскоре его коварная супруга скончалась. Он женился вторично, на молодой девице, которая родила ему наследника именем Красного. После чего история государства российского пошла обычным, всем известным чередом.
«И того живой свидетель сиятельнейший и превосходный господин Артемей Волынский всепресветлейшей и державнейшей российской самодержицы обер-егермейстер и войск ея августейшаго величества генерал-аншеф, кабинета ея министр», – завершил повесть Артемий Петрович среди аплодисментов и задорных выкриков дам.
Отдышавшись и освежив горло ледяным морсом, раскрасневшийся от лицедейства министр предложил перейти к обсуждению. Он уверял гостей, что готов услышать самые нелицеприятные мнения и нисколько не будет претендовать на критику, но гости благоразумно отмалчивались.
Те из его слушателей, которые были знакомы с литературными опусами этого одаренного дилетанта, конечно, распознали в повести его витиеватый слог и даже отдельные слова, которыми он любил щеголять в своих сочинениях. Родионову пришло в голову, что, возможно, при его ночном появлении в кабинете Волынского, патрон оттачивал именно этот труд. Но никто бы не отважился высказать прямо, что Артемий Петрович все это выдумал сам, полностью или частично.
Подобно учителю, вызывающему к доске учеников, но не дождавшемуся добровольцев, Волынский сам стал назначать ораторов.
– Что скажешь, господин гоф-бау-интендант? – обратился он к одному из своих клиентов архитектору Еропкину.
– Гисторическая верность поразительна, – взволнованно отвечал архитектор, еще под сильным впечатлением от выступления своего покровителя и постоянного заказчика. – Вот так, как власно выхватили кусок древней жизни и выставили перед тобой во всей силе. Так и слышишь клики воинов, звон сабель и грохот орудий.
Волынский крепко пожал руку своему благодарному слушателю. Другой критик, однако, не был столь же снисходителен.
– Положим, орудий тогда еще не было, и они появляются лишь при осаде Москвы Токтамышем, двумя годами позднее, – насмешливо возразил другой гость и смолк, как бы недовольный своею горячностью.
– Что же вы, Василий Никитич? Сказали «аз», говорите и «буки», – подбодрил его хозяин. – Вы не меня уязвите, но ученого иезувита,
