зашептала Жозефина, высвобождаясь. – Филипп, они не должны…
– А мне плевать, ты даже не представляешь, насколько плевать!
– Хватит, остановись…
– Как это – хватит? – вскричал он.
– Пойми…
– Жозефина! Ну-ка назад, я не сказал, что мы закончили…
Голос был незнакомый. Вообще – совершенно незнакомый человек. Такого Филиппа она видела впервые. И покорилась, влекомая какой-то новой беззаботной отвагой. Он был прав. Ей было все равно. Ей не хотелось останавливаться. Так вот что такое поцелуй? Как в книжках, когда разверзается земля, рушатся горы и отступает смерть, эта сила отрывает ее от земли, заставляет забыть сестру в лечебнице, дочерей в гостиной, незнакомца со шрамом в метро, грустные глаза Луки – и броситься в объятия мужчины. И какого мужчины! Мужа Ирис! Она сжалась, он вновь притянул ее, прижал к себе всю, от ступней до ключиц, словно нашел наконец окончательную, прочную опору, опору на веки вечные, и прошептал: «А теперь больше ни слова, помолчим!»
На пороге кухни застыла Зоэ, прижимая к груди пакеты, которые несла к себе в комнату. Какое-то время она смотрела на мать в объятиях дяди, потом опустила голову и выскользнула в коридор.
– А теперь кого ждем? – спросила Ширли. – Это что, вечеринка иллюзионистов, исчезаете все по очереди!
Филипп и Жозефина вернулись в гостиную и наперебой рассказывали, как спасли индейку от высыхания. Их возбуждение решительно не вязалось с прежней сдержанностью, и в глазах Ширли мелькнуло любопытство.
– Ждем Зоэ и ее таинственного гостя! – вздохнула Гортензия. – Так и непонятно, кто он.
Она посмотрелась в зеркало над комодом, заложила прядку за ухо, поморщилась и вернула ее на прежнее место. Хорошо все-таки, что она не постриглась. У нее такие густые, блестящие волосы, их медный отлив прекрасно оттеняет зеленые глаза. Постричься – еще одна идея этой твари Агаты, она все должна делать по указке модных журналов! Интересно, где эта отмороженная справляет Рождество? С родителями в Валь д’Изере или в каком-нибудь лондонском клубе со своими бандюками? Ноги их больше не будет в моей квартире! Не выношу их сальные рожи. На Гэри и то пялятся!
– Может, это кто-то из соседей? – предположила Ширли. – Узнала, что человек встречает Рождество в одиночестве, и пригласила к нам.
– Вряд ли, таких вроде бы и нет. Ван ден Броки празднуют семьей, Лефлок-Пиньели тоже, и Мерсоны…
– Лефлок-Пиньель? – переспросил Филипп. – Я знаю одного Лефлок-Пиньеля, банкира. Эрве, кажется.
– Красавец-мужчина, – заметила Гортензия. – И не сводит с мамы глаз!
– Вот как… – протянул Филипп, глядя в упор на Жозефину, которая, естественно, тут же густо покраснела. – Он к тебе приставал?
– Нет! Гортензия городит неизвестно что!
– В любом случае, у него прекрасный вкус! – улыбнулся Филипп. – Но если это тот, с которым я знаком, то он не похож
