брови, хмыкнул Хакмар.
– Много ты понимаешь, южанин! – отрезал Хуту, который, похоже, гордился и этим домом, и ледяным полом, точно они были его собственные. – Вы вообще в пещерах живете, потому глаза у вас света не выносят! Как День приходит, сразу слепнете, если спрятаться не успеваете! Иди давай! – подтолкнул он ошалевшего от новых сведений о природе южан Хакмара.
То мелко перебирая ногами, то скользя подошвами торбозов, Хадамаха двинулся по коридору.
– Направо сворачивай, направо! – заорал сзади дядька Бата.
Упершись ногой в стену, Хадамаха тормознул и вкатился в незанавешенный дверной проем, втянув за собой Аякчан. Хакмар чуть не кубарем влетел следом.
Видать, эта комната у шамана Канды служила специально для ожидания – вдоль стен стояли деревянные нары, как в чумах. Но оставляли тут лишь просителей незначительных – на те нары даже гнилой шкуры бросить не удосужились.
– Здесь ждите! – заглядывая внутрь, скомандовал Хуту. – Господину Канде понадобитесь, он вас позовет. Если, конечно, вовсе не забудет. Тогда я о вас вспомню! – последние слова прозвучали откровенной угрозой.
Хадамаха мрачно поглядел ему вслед.
– Этот поганец, родной брат поганки, тебя за человека не считает, – заключила Аякчан.
– Раньше такого не было, – хмуро буркнул Хадамаха, усаживаясь на лавку.
Как учил в Сюр-гуде господин тысяцкий: поглядим, чего имеем. Раньше было поселение, теперь стал город. Раньше торговля на площади была – теперь нету. Раньше лавки шамана Канды, как и самого шамана, не было, теперь есть. После их с ребятами появления лавки стало меньше, чем раньше, но все-таки… Раньше Мапа, да Амба, да люди местные, случалось, друг друга обзывали вертихвостыми, да косолапыми, да голозадыми (это про людей, если кто не понял). И дрались на ярмарках, бывало, – как раз по поводу наличия или отсутствия хвоста. Но чтобы вот так! Больше всего Хадамаху интересовали не злобствования Хуту, а крик дедка с ковриком, будто такие, как Хадамаха, всю дичь выловили, люди голодают. Дичи в окрестностях и впрямь нет. А шкуры на полках у Канды есть. Были. До пожара.
И что про такие дела думают сами Мапа да Амба? В поселении… виноват, городе он пока ни одного не видел.
Хадамаха сильно потянул носом. В воздухе стоял ощутимый только ему одному аромат большой охоты. Большей даже, чем на черную женщину, албасы чэк-наев! Только теперь этот будоражащий аромат не радовал, как раньше, отдавая горьким смрадом пожарища.
Мелькнула голубая искра, Хакмар отлетел на середину ожидательного покоя и грянулся спиной об лед.
– Не подходи ко мне! – сквозь зубы процедила Аякчан. – Я чернолицая дочка Эрлик-хана…
Хадамаха спрятал невольную улыбку: как Аякчан ни терла физиономию снегом, а некоторая чернолицесть осталась. Особенно на ушах.
– С коленками у меня непорядок, и груди тоже… – Аякчан поглядела на свою грудь и мстительно закончила: – Как холмики!
Хакмар
