в отличие от остальных, бьет не белый, а темно-коричневый огонь. – А этот дурачок-комментатор: «Сказочная картина!» …Ничего, ничего не понимает. Видишь, сразу наклон, и повело… и вращение по оси… Это конец, конец…
Голос за кадром дрогнул: «Что-то, кажется, идет не так… Кажется, это будет катастрофа». Стало слышно, как сбивается дыхание комментатора.
– А что ему делать? Материться в эфире? От такого зрелища может и удар хватить…
Ракета на какой-то миг зависла, потом клюнула носом, пошла перпендикулярно вниз, взорвалась в воздухе и потом еще раз, на земле.
– Удар, говоришь? Да они, видать, адаптировались! Глянь статистику. Хоть за десять последних лет. Нет, ты глянь! – Она щелкает на одну из закладок. – Вот. А вот прошлый год, весна… две аварии за месяц. – Щелкает на следующую закладку. – А вот тут почитай. – Воруют. Зарплат рабочим не платят… Двадцать уголовных дел. И где? На строительстве нового ко-смо-дро-ма! Представляешь?!
– Слушай, а может, ну его, космодром этот. Ты посмотри, где они его строят. Если что – хороший подарок китайским товарищам. Расстояние до границы, как от нас до Выборга. Час езды.
Она тихонечко, как ребенок, плачет:
– Всё у меня отняли, всё, всю мечту мою…
– Слушай, тебе лечиться надо. Ты застряла во времени, понимаешь? Застряла на своей звезде КЭЦ, в своей школе с самолетом. Причем в начальных классах.
– Ха! Это я-то застряла?! Да лучше так застрять, чем… вот… как… – Она делает широкий жест рукой и чуть не падает со стула.
– Хорошо-хорошо… С чего тебя сейчас-то разобрало? – Сын уносит на кухню бутылку с остатками вина.
– С чего разобрало? – Переспрашивает она, и думает, что правильно сделала, когда, рассказав сыну про звезду КЭЦ, не рассказала, что до сих пор летает во сне. – С чего разобрало?! – Кричит она ему вслед и уже сама себе отвечает: – Не знаю. Может, из-за письма разобрало…
В сорок с лишним она с удивлением обнаружила, что летает. Сон был один и тот же, и бог знает, сколько он уже ей снился. Может быть, даже всегда. Но она, проснувшись, забывала его, пока однажды не ахнула, увидев зацепившийся за провода воздушный шарик: «Так я ж сегодня летала во сне!» И с того момента стала помнить все полеты.
В детстве тоже были сны, локальные, домашние: вдруг она чувствовала, что сейчас взлетит, и правда взлетала и зависала под самым потолком, разглядывая тонкую паутинку в углу. Движимая легким потоком воздуха, она двигалась в сторону форточки или открытого окна, и тут просыпалась.
Теперь же было иначе. Теперь она взлетала с улицы, по которой только что шла, и, старательно облетая провода и ветки деревьев, поднималась высоко, выше домов и облаков, туда, откуда земля казалась похожей на расстеленную карту. Нетрудным усилием воли она держала равновесие, регулировала скорость и направление полета, и при этом успевала отметить, что на такой высоте ей не холодно. В снах тело становилось ее летательным аппаратом, и это было, как будто было всегда. Но в какой-то
