радиации… а также искалеченные, покрытые ожогами и язвами люди и животные, жертвы взрыва… Бинтовала она хорошо. И стрелком оказалась метким. И ходила вместе со всеми в ЦПКиО прыгать с парашютом с вышки. И даже азбуку Морзе легко освоила. Наверное, старшие считали, что и азбука, и противогазы, и парашюты, и винтовки пригодятся при ядерной бомбардировке, а потом и в условиях «ядерной зимы», которая, как говорили, непременно наступит. Неуспевающих на уроках по гражданской обороне не было. Странным образом так выходило, что для войны и она, и большинство ее одноклассников были приспособлены куда лучше, чем для мира. Военные навыки у детей брались как бы ниоткуда, помимо воли, точно передались по наследству. Но от этого девочке становилось еще беспокойнее, и еще больше хотелось сбежать…
…Главный смысл «Марша авиаторов» заключался для нее в четырехкратно повторяющейся строчке припева: «Все выше, и выше, и выше!» Именно это было важно, а не что-то другое. А «выше» был Космос, который – так ей казалось – отменял всё прежнее. В Космосе всё было иначе. Там царил вечный мир, а войны и страдания, распри и несправедливости, обиды, нанесенные людьми и народами друг другу, – отменялись… В Космосе история человечества начиналась заново, с чистого листа, навсегда – торжественно и чудно…
Свою школу девочка называла «звездой КЭЦ», так, по имени космической станции, назвал свой фантастический роман писатель Беляев. Единственная в городе, ее школа носила имя Константина Эдуардовича Циолковского.
В подвальном этаже школы, возле тира, был устроен музей: там, на потолке, масляными красками были нарисованы планеты Солнечной системы, а на стенах висели плакаты с чертежами космических аппаратов и расчетами будущих полетов. Стенды с фотографиями Циолковского занимали особое место. На одной из фотографий рано оглохший ученый был запечатлен со слуховой трубой: не менее метра в длину, с широким раструбом, напоминающим радар, – она, кажется, была способна улавливать не столько человеческую речь, сколько сигналы из недр Вселенной…
Рядом с бюстом «отца русской космонавтики» лежала его перепечатанная на машинке биография, в которой ни слова не было про арест и Лубянку. Впрочем, об этом факте вряд ли знал и кто-то из учителей, а если и знал, то помалкивал. Не знал никто, скорее всего, и об эзотерических штудиях Циолковского, о его идее «лучистого человечества».
…Самолет, стоящий во дворе, конечно, не мог заменить собой ракету, но он как бы приуготовлял учеников к тому главному, космическому, ожиданием чего жила вся школа.
Каждому ученику хоть однажды в виде поощрения (за успеваемость класса или показатели по сбору макулатуры) случилось подняться по приставленной лестнице, встать с помощью учителя по гражданской обороне на покатое крыло и, держась за фюзеляж, шагнуть внутрь самолета. Учитель задвигал стеклянную выпуклую крышку кабины, и ученик теперь видел над собой только небо. В кабине, оказавшейся неожиданно глубокой и узкой, ученик, стиснутый
