из наших рук, так почему же они нам не помогают? Или кормятся из наших рук только для того, чтобы убивать нас?!
Её слова подобны были вспышке грома. Полулюди-полурастения промолчали, но слова Чармиан услышали все.
Наиль схватился бы за голову, если бы его руки не были заняты шестом.
– Чармиан, как ты можешь говорить подобное? Косарям мы всем обязаны! Без их благодеяний мы бы не выжили! – громко воскликнул Наиль и умоляюще шепнул, – Чармиан, ну скажи, что без благодеяний косарей мы бы не выжили.
– Пока мы мокнем, рискуя перенасытиться жидкостью, косари преспокойно сидят в сухой Башне! – крикнула Чармиан, прижимая к груди ребёнка, который мог в любой момент превратиться в растение, бессловесное, тупое существо, – я не боюсь говорить правду! Не боюсь! Боитесь вы, да, боитесь, но я не виню вас! Разве я не помню, как происходит воспитание детей? Вот такие крохи лежат в ряд, а им в уши льются слова: «Больше всего на свете мы боимся косарей. Мы должны повиноваться Башне. За стеной из тумана нас ждёт смерть. Мы следует своему долгу. Мы следуем воли Башни и повинуемся косарям. Мы не размышляем. Размышления – скверна. Скверна карается смертью. Больше всего на свете мы боимся косарей». И так до бесконечности!
– Замолчите, умоляем, замолчите! – с мольбой и мукой прозвучало сразу два десятка голосов.
Кричал и Наиль. Слова Чармиан – нет, не слова, подавленные воспоминания – причиняли острую, нестерпимую боль.
Каким-то чудом женщину вытащили из-под воды. Несчастная разбухла, увеличилась в полтора раза, на её коже выступили зелёные вены. Чармиан отдала ей ребёнка; женщина прижала ребёнка к груди и заплакала.
У матери и ребёнка был один плащ на двоих – женщина свой потеряла. Ни у кого и в мыслях не было отдать им свой плащ.
От перенасыщения водой получеловек-полурастение теряет рассудок, превращается… В стране Лиан сравнивать особо не с чем. Перенасыщенный водой получеловек-полурастение становится чем-то вроде рыхлого и мягкого камня. Никто о нём не позаботится. Он медленно сгниёт, если только его организм не успеет вывести воду. Случалось, сознание возвращалось к получеловеку-полурастению, когда процесс гниения становился необратимым, и это было мучительнее смерти от серпа косаря.
Наиль подумал, что на месте женщины он бы отнял у ребёнка плащ. Сам бы закутался в него. В конце концов, можно самой укрыться плащом, спрятать ребёнка у себя на груди и, таким образом, попытаться спастись обоим. Но женщина, презрев себя, упорно кутала в плащ своё чадо.
Наиля окликнули коллеги по работе.
– Надо идти и делать еду. Неизвестно, сможем ли мы работать днём. Возможно, днём дождь кончится и нам придётся строить дома, пока глина сырая, – сказали ему.
Наиль кивнул. Он почувствовала облегчение. Можно не сидеть под дождём, пытаясь сладить с течением и плотом, а возвратиться в подвал Башни, в сухость. И в то же время он испытывал жгучее чувство вины перед Чармиан. Выходит, он бросает её на произвол судьбы, обрекает
