посмотрел на шест, на беззащитные спины косарей, и наперерез его желанию – защитить свою женщину – рванулась сила привычки.
Привычки бояться косарей.
Шли минуты. Желание напасть на косарей ослабевало. Наиль понял, что время играет против него.
Его смелость была огоньком. Очень слабым. А ветер силён, он задувает любой порыв.
И когда Чармиан подвели к подножию Башни, Наиль уже с ужасом думал о мимолётном желании напасть на косарей.
Движимые инстинктом, полулюди-полурастения двинулись к Башне. Смотреть на казнь. Наиль не выделялся из толпы.
Чармиан завели на ступени. Она казалась такой маленькой на фоне высоких косарей.
А Наиль и толпа казались такими маленькими на фоне Башни.
Косарь достал серп. Наиль похолодел от страха. Не за Чармиан. Страх поднялся из глубины подсознания, ощетинился острыми пиками, пронзая все остальные чувства.
Полулюди-полурастения запрокинули головы. По бесконечной лестнице спускался царь Иохия. Его белоснежные одеяния резали глаз сильнее комбинезонов косарей, хотя, казалось, куда уж – сильнее. Затихло всё. Слышались только шаги царя, да деликатное шуршание его роскошного балахона.
– Эта женщина поддалась скверне! – зычно произнёс Иохия.
Наиль отвернулся. Он знал, что сейчас произойдёт. Видел не раз.
Удар серпа по шее…
Когда Наиль осмелился взглянуть на Башню, Чармиан уже лежала у её подножия. Девушка скатилась со ступеней, упала ничком. Её разметавшиеся косы блестели на солнце кипящей смолой.
Весь день Наиль строил дом. Пока глина влажна, пока отливает синим цветом, она податлива, сама, как по волшебству, превращается в потолок и стены.
Заснул Наиль на плоту, под открытым небом. Какой бы хорошей ни была глина, за один день дом не построишь.
Во сне Наиль скатился с плота. Проснулся оттого, что глина бурлила. От неё шёл люминесцентный синий свет.
Смерть Чармиан открыла в памяти Наиля двери; тёмной, беззвёздной ночью память пробиралась подобно Шамаханской царице.
Глина – живой организм, понял Наиль. И это не мир сошёл с ума, как я подумал сначала. Глина реагирует на меня. С пробуждающейся памятью – я стал другим.
В чём заключались перемены, Наиль не знал. Память играла с ним, ветреная, манила не то возможностями, не горечью, не то ужасом.
Наиль оказался в положении получеловека-полурастения, всю жизнь просидевшего в яме. Приоткрылась решётка. Что там, снаружи? Прекрасный мир? Возможно, выйдя на свободу, узник станет сильным, как Самсон, и отомстит, одолеет своих врагов. А возможно, не будет никаких сил у узника, а ждут его снаружи голодные тигры и неприветливый, колючий мир, а возможно, и самого мира то нет; тёмная, сырая, зловонная яма – единственное место, где можно жить.
Лежать и терпеть терзания памяти было невыносимо, да и свет глины мог привлечь внимание. Наиль сделал то, на что никогда не отважился бы в своём обычном состоянии. Он пошёл за стену из тумана.
