Громов Борис, – сказала она. – Если позвонит – соединить вас?
– Пока не выйдут эти две гражданки, ни с кем меня не соединяй.
Он вошел в просторный кабинет, открыл шкаф и стал снимать с девушки пальто, поухаживал за старухой и только потом сам разделся. Внучка старухи Света совсем осмелела: она села в черное мягкое кресло для посетителей и приподняла голову, потому что прокурор сидел гораздо выше и казался массивнее. Легкая, едва заметная улыбка скользнула по ее лицу, и эта улыбка стрелой воткнулась в зрачки прокурору. Есть счастливые особы, обладающие некой таинственной притягивающей силой, и эта сила может прятаться в роскошных глазах, в плутовских глазах, в едва заметной улыбке, в совершенном овале лица и подкрепляться плавной, похожей на музыку речью. Нет ничего сильнее этой таинственной силы, способной укротить даже сердце грозного полководца. И Владимир Павлович понял, что он проиграл сражение, которое еще не началось.
– Не думала, что прокуроры такие вежливые люди, – сказала посетительница, как бы окутывая его дымкой из волшебного зелья. – Я будущая журналистка. Когда окончу университет, приду и напишу о вас очерк. Он будет называться «Галантный прокурор».
– Это очень занимательно, только такую статью нельзя публиковать в прессе. Вы напишете, а черновик оставите мне, я с удовольствием почитаю. А еще лучше, если вы мне сами почитаете. Как вашу бабушку зовут?
– Анна Ивановна, – сказала старуха. – Тут значит, такое дело, товарищ прокурор. Я по бедности, пустила к себе квартирантов, мужа с женой, они живут у меня давно. И вот теперича они мне суют какие-то бумаги, будто я им свое жилье завещала. А коль завещала, так, сами понимаете, надо, чтоб я скорей окочурилась. Мне уж восемьдесят девять, я ишшо три года протяну, как моя мать, царствие ей небесное. Я обрашшалась в домком, в милицию, но чуйствую: все подкуплены. Теперя только вы можете заступиться за бедную старуху. Я вон лучше внучке оставлю свое жилье, но не чужим. Я много на свете повидала, много пережила. Када произошла революция в семнадцатом, мне было пятнадцать лет.
– А как это происходило? расскажите. Мне не приходилось встречаться с людьми, которые бы помнили события 17—го года. Вы же очевидец.
Старухе Анне Ивановне не понравился вопрос. Она втянула голову в худые плечи и стала поглядывать на внучку, как бы спрашивая у нее совета.
– Говорите, не стесняйтесь, – попросил Владимир Павлович.
– Я только не знаю, как отвечать: так как надо, или как было на самом деле, – выдавила из себя Анна Ивановна. – Хотя мне уж все едино. Только чтоб это не повлияло на ваше решение оказать мне помощь.
– Я помогу вам, я уже принял решение и не изменю его в любом случае. А вот услышать правду о революции в Москве не мешало бы.
– Тогда вы ничего не слышали, никакой правды не слышали. В Москве не было революции, был грабеж, погромы. Толпы рабочих, а с ими всякая шушера, пьяные в дым
