не откажутся от всего наследия общерусской культуры XVIII и XIX вв., не только от то го, что внесли в эту культуру они сами, но и от того, что внесли украинцы».
Если же, полагал Трубецкой, общерусскую культуру на территории Украины заменить «новосозданной специально украинской культурой, не имеющей ничего общего с прежней общерусской», то итог будет таков. Новой культуре, может быть, удастся приспособить свой «нижний этаж к конкретному этнографическому фундаменту», и «народные низы» примут ее, поскольку прежняя была плохо приспособлена к специфическим чертам украинцев. Но представители «качественной интеллигенции» столкнутся с огромными трудностями, ибо новая украинская культура не сможет удовлетворительно решить их высшие запросы. Для этого не будет ни богатой культурной традиции, ни «качественного отбора творцов». «Ограничение поля» общерусской культуры «может быть желательно только… для бездарных или посредственных творцов, желающих сохранить себя против конкуренции (настоящий талант конкуренции не боится), а с другой стороны – для узких и фанатичных краевых шовинистов, не доросших до чистого ценения высшей культуры ради нее самой и способных ценить тот или иной продукт культурного творчества лишь постольку, поскольку он включен в рамки данной краевой разновидности культуры». Они сделаются «главными адептами и руководителями этой новой культуры и наложат на нее свою печать – печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности, мракобесия и сверх того дух постоянной подозрительности, вечного страха перед конкуренцией» [Цит. по: Симферопольский, 1998].
Интерпретация Трубецкого была бы более рациональной, если бы общероссийский синтез, в котором принимал пассионарное участие «всяк сущий язык» России, не сводился к общерусскому феномену. Такая редукция игнорирует все значимое, что не умещается в этой бессознательно шовинистической парадигме, и тогда, по ироническому замечанию одного из критиков евразийства А. Кизеветтера, можно «замолчать такую безделицу, как Киевско-Печерская лавра, руководящая роль которой в церковно-религиозной жизни русского народа возникла и расцвела еще в дотатарский период русской истории. Но ad maiorem gloriam (во славу) Чингизхановских наместников можно и помолчать о Киевско-Печерской лавре! «[Россия между…, 1993, с. 275].
Забвение всего подлинного никогда не проходит бесследно и возвращается бумерангом. Интересно, что такое «вечное возвращение» по-украински происходит в русле одной из европейских традиций – вначале формирования полиэтнической культурной, а затем и политической общности – нации-государства (классические прецеденты – Германия и Польша). На аналогичный процесс в Украине обратил внимание один из фундаторов евразийства П. Бицилли. Он скептически отнесся к «спору между русскими и украинцами… в так называемой исторической плоскости», т. е. к разночтениям «откуда есть пошли» украинцы и русские, в версиях М.
Грушевского и В. Ключевского,
