Старки вряд ли это поймет: у нас слишком мало времени. Я представил, как хорошо было бы спрятаться под тентом в одном из грузовиков, укрыться от всех опасностей.
Они бы сделали свою работу, а потом мы бы вместе уехали из города туда, где тепло, где люди – друзья, где известно, что произошло, где дадут ответы на все вопросы.
– Это война?
– Война идет давно, – ответил Старки, глядя на развалины небоскреба. В его голосе звучал гнев. – Просто сделан следующий шаг. И линия фронта переместилась. Война теперь у нас, у самого порога.
Какая война? Против террористов? На Ближнем Востоке?
Старки позвали. Перерыв закончился – люди уходили.
– Ну все, пора, – сказал Старки. Он похлопал меня по плечу и посмотрел в глаза совсем так, как в последний раз отец, провожая меня в аэропорту. – Будь осторожен, мальчик. Не высовывайся лишний раз.
– Нет! Подождите! Раз есть блокпосты, это значит, там, за ними, много незараженных, да?
– И поэтому блокпосты? Нет. – Он надел одну перчатку, затем другую. – Я бы сказал, делается все, чтобы повсюду ситуация оставалась одинаково тяжелой. Мы имеем огромное скопление людей в Нью-Йорке, на относительно небольшой территории, а что будет, если вирусоносители выйдут за пределы города, в пригороды, где, возможно, есть незараженные…
Мне не понравилось слово «вирусоносители». Они были людьми. Да, больными людьми, но ведь они не сами выбрали такую судьбу. Взревели двигатели.
– Но эта инфекция не передается, она не заразная.
– А ты откуда знаешь? Ты врач? – ухмыльнулся Старки и выплеснул остатки кофе. Теплый напиток прожег в снегу лунку и обнажил темный асфальт.
Я промолчал. Ведь он прав. Откуда мне знать, что болезнь не заразна? Только потому, что я сам до сих пор здоров? Может, она передается через слюну или кровь, как многие другие? Может, я здоров только потому, что меня до сих пор не укусил охотник?
Я считал, что опасность позади: раз я сразу не заразился, значит уже и не заражусь.
– Давай посмотрим на ситуацию иначе, – сказал Старки. – Пока никто ничего точно не знает. Правильно? И если здесь все так плохо, то в других местах все может быть гораздо, гораздо хуже.
Мне стало страшно: он произнес вслух мои мысли. Старки поднялся и пошел к своим, а я остался смотреть ему вслед – снова. Только в этот раз он повернулся и махнул мне на прощание.
– У тебя есть оружие?
– С собой нет.
– Дать? – спросил он, хлопнув ладонью по небольшому пистолету, висевшему у него на поясе.
Я покачал головой:
– Я выжил до сих пор.
– Выжил, – согласился Старки и чуть заметно улыбнулся. От первой за двенадцать дней улыбки мне сразу стало как-то легче.
Я сидел, уставившись себе на ноги, и лихорадочно думал, чем еще его задержать, как выпросить разрешение остаться с ними. Я бы не мешал, не путался под ногами. Я бы старался помогать.
– Самое худшее, что я понял это, как только увидел тебя.
– Что поняли?
– Что
