недолго и разом заполнилась: Макс стал обладателем готового, универсального, тщательно выверенного пакета ценностей.
Для начала, подражая тембру голоса Учителя, действительно замечательному – невероятно низкому, рокочущему на грани слышимого, он исполнил Лане Мантру Прибежища, которую разучил на курсе, принимая прибежище в трех буддистских ценностях: Будде, буддийском учении (Дхамме) и буддийском сообществе (сангхе).
Буддхам саранам гаччами.
Дхаммам саранам гаччами.
Сангхам саранам гаччами.
Это был, конечно, не «бедный ёж», но Лане понравилось: она даже куснула новоявленного буддиста за ухо.
Как свойственно неофиту, Максу виделось, что полученное знание следует распространять. Ведь адепт желает всем блага, тогда как благо ищут не там, где следует! И долг посвященного – указать заблудшим истинный путь.
Под маской благожелательности у прозелита обыкновенно кроется чувство превосходства. Вдобавок обладатель навязанных, чужих ценностей не бывает по-настоящему уверен в своей правоте: подспудно сомневаясь, желает утвердиться, уверовать до конца, старается, чтобы как можно больше людей думали и делали как он.
На протяжении последующих месяцев, вплоть до отъезда за границу, Макс много рассказывал и Лане, и своим друзьям о Випассане – но едва ли кому-то помог. И однажды ему станет стыдно. К счастью, в его характере изначально не имелось столь необходимой прозелиту навязчивости и веры в собственную непогрешимость – иначе бы он и вовсе, наверное, сгорел со стыда.
Существуют ли те, у кого есть свое? Кто по-настоящему работал, собирая сокровища по крупицам? Или нашел предназначенный только ему клад? Ведь истинных владельцев сокровищ не интересуют ни деньги, ни авторитет, им не придет в голову навязываться и поучать. Как же их найти и узнать?
Новообращенным предписывалось медитировать по одному часу утром и вечером. Неделю Макс продержался: сперва сидел с удовольствием. Затем – без удовольствия. Стал находить причины для пропусков. И наконец бросил.
Между тем, после курса медитации он себя чувствовал на удивление. Правда, боль в груди не прошла. Но боль – лишь ощущение, ее необязательно оценивать, тем более оценивать негативно. Макс смотрел на боль, созерцал ее, думал: «боль». Теперь это происходило автоматически и было колоссальным облегчением.
Ушла и злость – горой с плеч. Десять дней курса оказались невероятно тяжелыми: швыряло из огня да в полымя, редкие моменты эйфории и беспричинного счастья сменялись затяжными периодами нарастающего страдания. Всё раздражение, копившееся двадцать восемь лет жизни, снялось с места, поднялось и клокотало под крышкой черепа. Злость искала и не находила выхода, причиняя неимоверные мучения (схожие ощущения испытывали многие, но казалось, ты единственный, кто действительно страдает). А тут еще этот Петя Чел! В последний день курса страдание достигло апогея, но клапан своевременно открыли, и злость испарилась, словно и не бывало.
Теперь,
