style="font-size:15px;"> – Там же дети, бабы! – подскочил к Нестору Лютый. – Пожарим же!
– А моя мать… не баба? Кто нашу хату спалил? А у брата Савелия не дети? А Вакула не отец?
Петр не нашел, что ответить. Вскоре немецкое поселение запылало. Все мужчины, кто пытался спастись бегством, были постреляны. Отряд собрался уезжать, и тогда в отблесках огня Махно увидел Вакулу. Тот лежал на подводе голый по пояс. Грудь была перевязана.
– Жив курилка! – обрадовался Нестор, и вместе с тем что-то нехорошее шевельнулось в его огрубевшем сердце. Кто же орал, что Вакула мертв? Какой провокатор? Или со страху?
– Еще не родился тот, кто меня кончит, – прохрипел сотский. – Дерзкая жила имеется, неистребимая!
– Ну, ну, не забывай, что пуля – дура. Держись, – и они поехали в темноте дальше, в сторону Юзовки, к Дибривскому лесу. На дороге попалось что-то белое, вроде привидения. Пригляделись – женщина с ребенком на руках.
– Какие же вы… ай, ой, ой! – стенала она, и похоже было, что это беженка из погорелой колонии. Одна. Ночью. В чистом поле!
– Надо взять, – Петр Лютый соскочил с лошади. – Подбросим до села.
У Нестора тоже екнуло сердце. Дикая степь, волки стаями шастают. И оставить? А где его ребенок? Не по их ли милости прибран?
– Садитесь на подводу, – предложил Петр незнакомке, взяв ее за локоть.
– С вами? Нет! Нет! – воскликнула женщина, освобождая руку. – Душегубы! Омэр-зительные! Нет!
– Простите, – сказал Лютый, и отряд поскакал дальше.
В Новопокровской волости появилась рота австро-германских войск, к которым присоединились немцы-поселяне, собственники. Вооружены пулеметами и винтовками, приезжают в каждое село и деревню, где собирают поголовно всех граждан, строят их в ряды, по указанию местных немецких колонистов-землевладельцев расстреливают, бьют нагайками без пощады, привязывают к бричкам и волокут по земле.
Газета «Мысль»– орган екатеринославского комитета правых эсеров.
19 апреля 1918 г.
Неширокая покойная речка Волчья открылась им в угасающем лунном свете. Давно перевалило за полночь, и не слышно было даже пустобрехих собак. С высокого берега отряд различал мост, за ним угадывалось село Больше-Михайловка, или Дибривка. Сразу потянуло на сон.
– Кому чин, кому блин, а кому и дубовый клин. Пошли! – предложил Фома Рябко.
– Может, разведку все же пустить? – заметил Пантелей Каретник.
– Кто местный? – спросил Махно.
Из темноты выступил широкоплечий молодец с впалыми щеками, словно давно голодал или болячка замучила.
– Я вроде.
Нестор приметил его еще в Гуляй-Поле: хваткий без увертки и на кавалерийской лошади сидит по-особому.
– Служил?
– Точно так. Прапорщик Петр Петренко.
– Слушай, а есть тут брод?
– А как же. Злодийскый.
