принялся прохаживаться по просторному фойе, изучая картины и скульптуры, бросал взгляды на пробегающих молодых статисток, на степенных господ, томящихся в ожидании кого-то.
Наконец на верхней площадке золоченого лестничного марша возникла Табба в сценическом платье, с капризной миной на лице – красивая и недоступная, – и стала высматривать посетителя.
Тобольский поднял руку и двинулся в ее сторону.
Табба не стала спускаться вниз, она отвела неизвестного господина в уголок сверкающего позолотой фойе и с прежней миной неудовольствия уставилась на него.
– Слушаю вас.
Тобольский вежливо склонил голову.
– Прошу уделить мне десять минут.
– А вы кто?
– Мое имя ни о чем вам не скажет, но просьба, изложенная мной, может вас заинтересовать.
– Мне сообщили, что вы пришли с предложением меценатства.
– В этом задержки не будет – я человек состоятельный. Но прежде я бы хотел кое-что вам рассказать.
– У меня репетиция, режиссер будет недоволен.
– Хорошо. Пять минут.
Табба подумала, капризно закатив глаза, после чего согласилась:
– Говорите же.
Они отошли в сторону от лестницы и присели на красного цвета банкетку.
– Многие годы я провел на Сахалине. В ссылке, – сказал Тобольский.
– Каторжанин?
– Бывший.
– Чем же я заинтересовала бывшего каторжанина? – насмешливо спросила прима.
– По отцовской линии ведь ваша фамилия – Блювштейн? – посмотрел внимательно на девушку пан.
– Это имеет отношение к разговору?
– Прямое. Я хорошо знал вашу мать.
– Мать? – нахмурилась Табба.
– Да, мать. Софью Блювштейн. Она тоже в свое время была на Сахалине… Сонька Золотая Ручка.
Артистка резко попыталась встать.
– Мне не о чем с вами разговаривать.
Пан удержал ее.
– Буквально несколько слов! Мне необходимо ее найти. Как давно вы ее видели?
– Не видела никогда и не желаю видеть!
Табба поднялась, но мужчина снова остановил ее, заговорив торопливо и сбивчиво:
– Я потерял ее, и вы единственная, кто может помочь мне! Я дам денег, оплачу костюмы, буду финансировать все ваши спектакли, только откликнитесь на мою просьбу!
– Вы не в себе, сударь? – вдруг грубо, с презрением спросила прима. – Вы несете полный бред! Чушь! Какая Сонька?.. Какая Блювштейн?..
– Вы ведь ее дочь, Табба!
– Моя фамилия – Бессмертная! Слышите – Бессмертная! И никакого отношения к Блювштейн я не имею!.. Мне неизвестно, кто это!
– Я готов содержать театр!
– Его содержат другие господа, более достойные!
– Я должен, я обязан
