бросил Константину:
– Прошу сегодня от излишеств воздержаться.
– Как прикажете, братец! – с легкой издевкой ответил тот и демонстративно отодвинул бокал. – Ради такой соседки я готов не пить сегодня вовсе!
– Соседка прежде всего моя, – через губу, капризно заметил Петр.
– Но в какой-то степени и моя. – Красивому Константину явно нравилось дразнить нерасторопного брата.
Табба улыбнулась пикировке братьев и оглядела гостей. Вдруг ее взгляд остановился на человеке, который явно отличался от этой праздной, в чем-то одинаковой, богатой публики. Неопределенного возраста – от тридцати до пятидесяти, с черными, падающими на глаза, длинными волосами, застывшим лицом и пронзительным взглядом.
Мужчина поймал взгляд девушки, некоторое время пристально смотрел на нее, затем неожиданно отвернулся и погрузился в себя.
Табба повернулась к Петру Кудеярову.
– Кто это, граф? – показала она на «черного» человека.
– А-а, – улыбнулся тот, вытирая мокрый то ли от жары, то ли от волнения лоб. – Это восходящая звезда поэзии – Марк Рокотов.
– Восходящий проходимец, – со смехом бросил Константин. – Неизвестно, откуда явился, что исповедует.
– Не слушайте его, – отмахнулся старший Кудеяров. – Костя просто завидует. Впрочем, сейчас вы сами услышите. – Он поднялся, и все затихли. – Господа! Сегодня лично для меня – день особенный. Сегодня меня посетила муза, которую я ждал многие годы. И говорить в такой вечер что-либо простыми, грешными словами невозможно! Сегодня должна говорить поэзия! Высокая поэзия! Я хочу попросить нашего молодого, но уже знаменитого… – тут граф сделал паузу, – …восходящую звезду русской поэзии Марка Рокотова прочесть то, что в данный момент рвется из его груди!
Константин наклонился к Таббе, прошептал:
– Братец, похоже, решительно потерял голову из-за вас.
– А вы? – игриво посмотрела на него артистка.
– Я? – Молодой граф пожал плечами. – Пусть это останется моей маленькой тайной.
Петр бросил недовольный взгляд в их сторону, кашлянул, сел и приготовился слушать.
В помещении стало тихо.
Рокотов зачем-то неторопливо вытер рот салфеткой, отбросил ее, не глядя, на блюдо и резко поднялся.
Поэт выбросил худую гибкую руку – и зал вдруг наполнился невероятно густым, будоражущим рокотом.
Россия счастие, Россия свет.
А может быть, России вовсе нет!
И над Невой закат не догорал.
И Пушкин на снегу не умирал!
И нет ни Петербурга, ни Кремля –
Одни снега, снега, поля, поля…
Снега, снега, снега… А ночь долга.
И никогда не кончится она.
Россия – тишина. Россия – прах.
А может быть, Россия – только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьма
И музыка, сводящая
