ей просто нравилось уходить по вечерам из дома, а еще – видеть, как облегченно улыбаются прихожане, радуясь тому, что она их простила.
В шестнадцать лет, обладая довольно поверхностными знаниями, Мать распрощалась со школой, записалась на курсы секретарей в городе и, как только представилась возможность, уехала из деревни – перебралась за болота, в пригород, избавившись таким образом от Пэгги с ее новой манерой речи и от необходимости ухаживать за отцом, который все больше уходил в себя. Со временем он иссох, вжался в обивку своего кресла. Когда она подошла, чтобы поцеловать его прощание, он вздрогнул, словно от удара.
Когда мы с Итаном были маленькими и еще не конкурировали друг с другом, родители позволяли нам выбрать историю на ночь. (Отец считал, что книги не идут ни в какое сравнение с его рассказами; «Кому нужна была бумага во времена Гомера!» – говорил он, не удосужившись заглянуть в историю развития бумажной промышленности.) Итан больше всего любил слушать драматическое повествование о своем появлении на свет, которое всегда заканчивалась тем, что Мать сдвигала ковер в гостиной и показывала коричневое «родимое» пятно, оставшееся на напольном покрытии в том месте, где родился сын. Моей же любимой оставалась история о том, как познакомились наши родители.
Как-то в субботний вечер Карен уговорила Мать поехать с ней в город. «Ну ты вообще стала скучная, – сказала она, – даже скучнее, чем раньше». (На тот момент Мать думала, что Карен не замужем, по-прежнему живет с родителями и у нее не все в порядке с головой; «Кто тут еще скучный», – говорила Мать.) Они нарядились в квартирке Матери; тогда она носила черное, распускала белоснежные волосы до самой талии и по любому поводу включала какую-нибудь грустную песню Элвиса. Прихватив бутылку рислинга, чтобы распить ее по дороге, они с Карен сели в автобус.
Вечер обернулся кошмаром. Они приехали в бар, расположенный довольно далеко от центра, – шаткие стулья, игровые автоматы, липкий пол, – где один из бывших любовников Карен работал барменом. Оба притворились, будто не ожидали увидеть друг друга, но Мать прекрасно поняла: они обо всем договорились заранее. Она была третьей лишней, и Карен позвала ее, чтобы не скучать, пока ее дружок работает. Они выпили водки с апельсиновым соком за счет заведения, и бармен подмигнул Матери, когда Карен отлучилась в туалет. В одиннадцать поставили пластинку – что-то тяжелое, Мать не слышала такой музыки раньше, – и Карен с барменом пошли танцевать. К ним присоединилась беззубая женщина, вся в блестках, а один из завсегдатаев, едва державшийся на ногах, виляя бедрами, направился прямо к Матери. Попереминавшись с ноги на ногу, она схватила со стула свою куртку и ушла прочь.
Она не знала, где находится, и побрела к автобусной остановке, в глазах стояли слезы. Обычно в это время она уже забывалась сном под своим теплым одеялом. В этой части города дома́ располагались далеко друг от друга, и в пустырях между ними повисла такая темнота, что Мать не видела
