способная уничтожить своими руками своих же детей, но то, что медеям современности далеко до героев античной трагедии им в расчет не принимается. «Ветеран сексуальной акробатики» (нисколько не смущаясь таким суворовским определением своей писательской сущности), в свою очередь бьет по позициям Суворова, хотя и признает его несомненный талант:
«Страсть ваших героев стерильна, коллега… Все ваши томления по людской душе, конечно, трогательны, но на мой вкус, попахивают церковным ладаном… Вы зависли между реализмом Толстого и модернистскими штучками Фолкнера, Стайн и Камю, разбавляя этот сироп хрестоматийной кислятиной из раннего Хемингуэя… Все у вас гордо, красиво, как в театре Корнеля, – он постучал по бокалу, выбивая хрустальное эхо. – Вы словно рисуете каждое слово прописными буквами, и кругом у вас чистописание: Дух, Сомненье, Предначертанье, Душа… Простите, но у меня от всего этого скулы своди. Читая вас, я не могу отделаться от чувства, будто стою часовым у входа на кладбище». (И дальнейшая реплика Расьоля в адрес Суворова – «мастак рассуждать о загадках души» тоже в его устах звучит как обвинение.)
Ответ Суворова высвечивает абсолютную непримиримость их позиций: «…При упоминании о высоте у вас начинается головокружение. Ваш удел смотреть вниз. Видеть то, что пониже пупка. Ваш горизонт – это пах (…). Вы из тех, кто выходит на поле лишь в перерыве, чтоб беспрепятственно поколотить мячом в пустые ворота. Дозволь вам сыграть с мастерами, вас дисквалифицируют первым же свистком…».
Не находит Суворов своего единомышленника и в Оскаре Дарси, он испытывает к нему лишь жалость, хотя нападок Расьоля на Дарси за желание «вернуть прошлое и поверить в историю» он не поддерживает. Суворов понимает, что Дарси хочет отказаться от «тотального смешения времен, но, признавая заслуги писателя-постмодерниста, «автора выдающихся страниц», Суворов понимает, что это направление «уничтожило идею прошлого как такового. А без него и настоящее с будущим оказались вполне в дураках: сложновато без точки отсчета».
Спор, начатый еще в третьей главе, проходит через весь роман, и в главе десятой Суворов вновь отбивается от нападок Расьоля:
«– Вы про Разум, Гармонию, Вечность, Любовь? Прекратите дурачиться, Георгий! Мне уже хочется сделать себе харакири. Какая Гармония! Какая вам, к черту, Любовь! Поглядите хотя бы на тупоумных ублюдков с телеэкрана. На ток-шоу о партнерстве в постели, словно брачное ложе – это бизнес, а не альков. Или лучше включите ваш ящик после полуночи, когда все каналы под завязку набиты рекламой сексуальных услуг – примитивных, как ковыряние пальцем в носу. Достаточно разок посмотреть на то, как подвывают эти коровы, тиская безобразное вымя, чтобы из уважения к своему естеству погасить эту гадость немедля. Мир катится в пропасть, дружище. И в том есть жестокий резон. Гармония? Разум? Полистайте газеты! Сплошь и рядом – наркотики, страх, террористы да бесконечные триллеры про серийных
