style="font-size:15px;"> Дневниковые записи «Окаянные дни» И. А. Бунина стали документом трагических лет в истории России. Великий русский писатель одним из первых показал, как приход новой идеологии отражается на языке:
… Образовался совсем новый, особый язык, <…> сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании. Всё это повторяется прежде всего потому, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна [Бунин 1990: 91].
Виктор Клемперер, известный немецкий специалист по германистике и сравнительному литературоведению, во времена гитлеризма отслеживавший состояние немецкого языка в Германии, в своей книге-бестселлере «Язык Третьего рейха: из записной книжки филолога», вышедшей в свет сразу же после второй мировой войны, убедительно показывает, как язык Третьего рейха после 1933 г. из языка группы превращается в язык нации, т. е. вторгается во все общественные и частные сферы жизни – политику, юрисдикцию, экономику, искусство, науку, образование, спорт, семью, детские сады и ясли. Этот язык подчиняет себе и армию. Язык Третьего рейха, пишет В. Клемперер, беден, как нищий. Везде и всюду используются одни и те же клише, одни и те же интонации. Предельно организованная тирания следит за тем, чтобы учение национал-социализма не подвергалось искажению нигде, в том числе и в языке. Из-за своей нищеты, делает вывод немецкий учёный, новый язык становится всемогущим.
Жизнь России и судьба русской литературы отразилась в дневниках К. И. Чуковского (1882–1969) [Чуковский 1991, 1995]. Благодаря литературному мастерству К. И. Чуковского в его дневнике встречаешься как с живыми с Шаляпиным и Репиным, Куприным и Леонидом Андреевым, с Блоком и Гумилёвым, с Горьким, Мережковским, Короленко, с Ахматовой, Маяковским и Зощенко, с Тыняновым, Кони и Тарле, с Кропоткиным и Луначарским. Создаётся эффект личного присутствия при литературных событиях эпохи, ощущаются приметы и противоречия времени. У Чуковского с его дневником интересные, партнёрские отношения, которые нашли своё отражение на страницах дневниковых тетрадей.
25 февраля 1901. Дневник – громадная сила, – только он сумеет удержать эти глыбы снегу, когда они уже растают, только он оставит нерастаянным этот туман, оставит меня в гимназич. шинели, смущённого, радостного, оскорблённого [Чуковский 1991: 10].
Во-первых, никогда не садиться за дневник, не имея, что сказать, а во-вторых, вносить сюда все заметки насчёт читаемых книг [Там же: 14].
Да, господин дневник, многого Вы и не подозреваете. Я уже не тот, который писал сюда до сих пор [Там же: 26].
Дневники Чуковского полны записей, которые останавливают читателя, заставляют его восхититься или задуматься.
Книжка Розанова очень талантливая. Чтобы написать такую талантливую книжку, Розанов должен был многого не знать, многого не понимать. Какая бы ценность
