Ируньки, она единственная, с кем мне так космически хорошо. Космически – это когда ты с человеком незнаком, но вдруг обнаруживаешь, что един с ним чувством, переживанием, стремлением и мыслью, то это «хорошо» становится вашим общим достоянием – неопределённым, как воздух.
С Фаиночкой Георгиевной интересно, как мало с кем из современников. Она дразнит, тревожит, радует, учит. В общем, не даёт отвлечься. Я окунаюсь в строки, погружаюсь в её мир, встречаю людей, среди которых актриса ушедших подмостков, педагог и лучший друг Раневской – Павла Леонтьевна Вульф. Культурная, образованная и воспитанная она постоянно вздыхала по девятнадцатому веку, непостижимым образом стремясь в него обратно.
Чистота, красота, ум, просвещённость, вера, любовь… Раньше, по наивности, мне казалось, что вечные ценности актуальны всегда. Даже если у пробегающей мимо эпохи нет времени задуматься над ними. Но повседневье убеждает меня, что я ошибался – вечные ценности никому не нужны. Они потому и вечны, что никто никогда на них не ориентировался, не равнял себя по ним, не разочаровывался, видя своё коренное им несоответствие, а то давно скорректировали бы. Их всегда держали только в уме – для рифм и вздохов.
Чтобы в этом убедиться, достаточно лишь оторваться от строчек Раневской. Силы выжить среди безмозглых пней и бурелома безнравственности мигом исчерпываются. Сплошное отчаяние. Знакомлюсь в книге (больше негде) с прекрасными людьми – и отчаянье захлёстывает. Хочется свалить куда-нибудь подальше отсюда – как Павлочке Леонтьевне: в век девятнадцатый. А в этом – среди невежества и хамства – никак не могу найти своей ниши.
Семейный триллер. Начало
«Середина лета. Погода стояла теплее обычного. В северном городе лагерем расположилась сумеречная ночь – напоминание о своих белых подружках, бывших здесь недавно проездом. Тёплый ночной ветерок мягко шуршал ситцевыми шторами у настежь распахнутых окон спальни, разливая по комнате блаженство, как звёздную пыль, подхваченную в небе.
Она прижалась к нему и мягко, словно кошечка, прильнула щекой к его плечу. Её молодое тело тихо постанывало от только что пережитой бури удовольствия, а нежная, безо всяких признаков загара, белая кожа ещё пылала жгучим восторгом любовной ласки. Она лежала обнаженная, и разнузданный ветер, играя тенью от шторок на ее совершенном теле, то открывал, то, будто устыдясь своего нахальства, снова прикрывал ее наготу. Большими, тёмными, полными нежности глазами Она смотрела на своего любимого, рассчитывая если не на продолжение ласки, то хотя бы на ее справедливое, логическое завершение.
«Милый, скажи мне что-нибудь», – мысленно обратилась Она к нему, прикрыв лучики чувственного счастья долгими ресницами.
– Спокойной ночи… дорогая, – едва слышно пробурчал Он, даже не взглянув на свою «дорогую». Затем Он небрежно провел рукой по её
