высоту духовности и безбрежность чистоты наших отношений. Какие-то попытки предпринимал в своё время Зигмунд Фрейд, но и он, извиваясь мыслями исключительно промеж собственных теорий, не найдя взаимосвязи, вскоре бросил это дело за полной безнадёжностью как-то в нём разобраться.
Природу наших чувств друг к другу нельзя ограничить ни одной из известных взаимностей. Это, скорее, симбиоз самых достойных и лучших человеческих флюидов. Квинтэссенция. Эдакий коктейль. С удивлением обнаружив, что с противоположным полом можно прийти к согласию не только в вопросе «Который час?», мы в две пары рук преподнесли горячий личный интерес, окропили его схожестью во взглядах, для аромата покрошили туда наличие вкуса, приправили теплом нерастраченных чувств, здоровым цинизмом всё это дело усугубили и, признанием в высокой любви пожелав друг другу приятного аппетита, приступили к трапезе, смакуя, облизываясь, но ни в коем случае не пресыщаясь.
Будучи рядом, мы отдыхаем. Блаженствуем. Кровь друг другу не портим. И очень опасаемся потревожить нашу нежную любовь развитием её до принятых между мужчиной и женщиной стандартов. Нас нельзя назвать ни семьёй, ни парой, ни любым другим словом, обозначающим гнездо. Поэтому меня не волнует, умеет ли она готовить что-нибудь кроме чая. А ей совершенно безразлично, до какого состояния я занашиваю одну и ту же пару носков, прежде чем выбросить. К проблеме: кто, позвонив ей среди ночи, упорно и взволнованно молчит на другом конце провода – я полностью равнодушен. Она же не стремится узнать о моей страсти петь, закрывшись в уборной. Я не интересуюсь, какую долю от её красоты составляет косметика. А ей абсолютно всё равно храплю ли, смеюсь ли, разговариваю ли я во сне.
Мы не тревожимся подозрениями о взаимных интрижках на стороне, и самим уровнем отношений как бы застрахованы от бытовых, междоусобных стычек на тему: «Кто сегодня моет посуду, а завтра – пылесосит?» или «К говядине надо было купить нормальный хлеб! Бородинский! А не это сено с отрубями!». Мы ни в чём друг друга не упрекаем и обязанностей не навязываем – любим смиренно. И был бы я жив – я бы памятник нашим отношениям поставил. В виде праздничной вербной веточки с расцветшими почками.
Где-то с полгода назад у каждого из нас появилось новое увлечение, посильнее «Фауст» Гёте. У меня – театр, у Иры – верховая езда. И можно сказать, что я частенько изменяю Ирине с Мельпоменой. Она в это же время изменяет мне с лошадьми. Причём на глазах у конюших. Так что, пока мои нервические вспышки о недостаточном внимании теряются в топоте копыт – господа Островский и Шекспир пристраивают к её голове изящные рожки. Статус кво сохранён, паритет установлен, мир приведён в равновесие и жизнь продолжается.
Да, Женька, да, родной, продолжается…
11 марта
Мне кажется, я умею писать (перекрестился – ничего не изменилось). Облекать мысли в доступную для прочтения форму. Особых оснований утверждать это у меня нет, но я почему-то уверен в своих способностях.
