они не отбегали слишком далеко от стада, которое охраняли. Каждый из них получил по две стрелы в загривок. Пока они бегали, сшибаясь боками, половина стрел обломилась, как Октамис и рассчитывал. Но наконечники засели глубоко, причиняя бизонам боль и доводя их до такого исступления, что они были готовы бодаться друг с другом, пока их совместная злость не обращалась против человека.
Покончив с делом, Октамис оставил их в покое и поскакал к своим. Вместо того чтобы сразу въехать в селение, он дождался темноты и только тогда явился к Амизаку и доложил, что нашел стадо, находящееся на расстоянии одного дневного перехода.
Вождь, пировавший с братом, удовлетворенно кивнул и указал на Октамиса обглоданной бараньей костью:
– Видишь, Мадагай, он не совсем пропащий. Пригодился все же.
– Но бороться совсем не умеет, – сказал брат, утирая усы, смоченные вином.
Октамис стоял перед ними с застывшей вежливой улыбкой на лице. Он заставил себя слегка согнуть спину в пояснице и придать взгляду выражение заискивающей предупредительности.
– Слабость его кроется не в мышцах, – заметил Амизак. – А вот здесь. – Он постучал себя пальцем по лбу.
Братья засмеялись. Октамис чуточку растянул улыбку, как человек, не понимающий шутки, но желающий смеяться вместе с теми, перед кем он хочет выслужиться.
– Теперь я и сам понимаю, что вел себя неразумно, – виновато произнес он. – Больше этого не повторится. Прости меня, вождь. И ты, Мадагай, не держи на меня зла тоже. Я буду очень стараться, чтобы отныне вы оба были довольны мной.
– Посмотрим, – кивнул Амизак. – Я буду наблюдать за тобой, Октамис. Не допускай новых ошибок.
– Они тебе дорого обойдутся, – добавил брат вождя.
– У меня было время подумать над своим поведением, – смиренно сказал Октамис. – Отныне я другой человек. Можете положиться на меня, вожди. Когда мы выступаем? Боюсь проспать и разгневать вас промедлением.
– Ты поведешь нас к бизонам на рассвете, – решил Амизак. – Мы будем в седлах еще до восхода солнца. Я отдам распоряжение.
Отпущенный отдыхать, Октамис лег на кошме неподалеку от шатра Амизака. Он напряженно смотрел в темноту, и выражение, застывшее в его глазах, совершенно не понравилось бы ни вождю, ни его брату. Он не спал, когда в шатер привели женщин, которые стонали на разные голоса, покуда мужчины гоготали и рычали. Может быть, среди женщин находилась и Янина, хотя Октамис надеялся, что нет. То, что он испытывал, не было ревностью. Он знал, что Янина, называясь женой, является по существу невольницей, рабыней. Ее нельзя было обвинять. Амизак пользовался ею насильно, и скоро этому будет положен конец.
Когда все вокруг стихло и сделалось неподвижным, Октамис позволил себе вздремнуть немного, но проснулся еще до того, как солнечные лучи тронули краешек небосвода. Вскоре конюх привел с выпаса коня Амизака и, пользуясь скудным светом факела, принялся его седлать.
