недомоганиям. Вот о чем думают созерцательные умы, тогда как заурядные люди не обращают на это внимания. И женщины внушают любовь, хотя любить их неразумно.
Так философ и аскет созерцали Таис, внимая своим мыслям. Ни тот ни другой не обращали внимания на Гекубу, которая, повернувшись к дочери, знаками говорила ей: «Постарайся смягчить жестокого Улисса своими слезами, красотой и молодостью!»
Таис, точнее Поликсена, опустила полог палатки. Она сделала лишь один шаг, и все сердца были покорены. А когда легкой благородной поступью она стала приближаться к Улиссу, ритм ее движений под аккомпанемент звуков флейты напоминал о множестве счастливых мгновений, и казалось, что она и есть божественное средоточие мировой гармонии. Все взгляды были прикованы к ней, и все остальное поблекло в ее сиянии.
Однако действие продолжалось.
Осторожный сын Лаэрта отвернулся и спрятал руку под плащ, чтобы избежать взгляда и поцелуев просительницы. Дева дала ему знак, чтобы он ничего не опасался. Ее спокойный взгляд говорил: «Улисс, я последую за тобой, повинуясь необходимости, и потому, что хочу умереть. Я дочь Приама и сестра Гектора, мое ложе, которое в прошлом считалось достойным царей, не примет чужого повелителя. Я добровольно отказываюсь от дневного света».
Гекуба, неподвижно распростершаяся на земле, вдруг поднялась и в отчаянии крепко обняла свою дочь. Поликсена мягко, но решительно отвела старческие руки, сковывавшие ее. Казалось, она говорила: «Матушка, не унижайся перед властелином. Не жди, пока, оторвав от меня силой, он постыдно оттащит тебя в сторону. Лучше, дорогая матушка, протяни мне свою морщинистую руку и приблизь свои впалые щеки к моим губам».
Страдальческое лицо Таис было прекрасно. Толпа была признательна этой женщине, с божественной грацией рассказывавшей о жизненных проблемах и переживаниях, а Пафнутий, прощая ей ее сегодняшнее величие в предвидении будущего смирения, заранее радовался тому, что подарит небесам такую святую.
Представление близилось к концу. Гекуба упала замертво, а Поликсена, ведомая Улиссом, приблизилась к могильному холму, окруженному известными военачальниками. Под звуки траурной музыки она взошла на холм, на вершине которого сын Ахилла, подняв золотую чашу, совершал возлияния в память героев. Когда жрецы подняли руки, чтобы схватить ее, она сделала знак, что хочет умереть свободной, как подобает царственной особе. Затем, разорвав тунику, она указала на свое сердце. Пирр, отвернувшись, вонзил в него меч, и кровь хлынула из белоснежной груди девы, которая, запрокинув голову, со взглядом, передающим ужас смерти, упала на землю с надлежащей благопристойностью.
Пока воины прикрывали тело жертвы и осыпали его лилиями и анемонами, крики ужаса и рыдания раздавались со всех сторон, а Пафнутий, взобравшись на свою скамью, пророчествовал громогласно:
– Язычники, гнусные поклонники демонов! И вы, ариане, более презренные, чем идолопоклонники, учитесь! Вы увидели образ и символ. Эта история имеет мистический смысл, и вскоре женщина,
