от людей, он обязательно встречается с духами. Когда пилигримы приближались к разрушенному дворцу, в который удалился святой затворник Антоний, они слышали крики, подобные тем, которые раздаются на городских перекрестках ночью во время праздников. Эти крики издавали дьяволы, искушавшие святого.
Пафнутий вспомнил этот поучительный пример. Он вспомнил и святого Иоанна Египетского, которого в течение шестидесяти лет дьявол искушал своими чарами. Но Иоанн расстраивал его козни. И вот однажды демон в обличье человека вошел в пещеру преподобного Иоанна и сказал:
– Иоанн, ты продолжишь поститься до завтрашнего вечера.
И Иоанн, думая, что это говорит ангел, продолжал поститься до вечерней молитвы следующего дня. Это было единственной победой, которую князь тьмы одержал над святым Иоанном Египетским, и победа эта была ничтожна. Вот почему не следует удивляться, что Пафнутий сразу же распознал лживость видения, явленного ему во сне.
Пока тихонько сетовал на Бога, оставившего его во власти демонов, он почувствовал, что его увлекает за собой толпа людей, бегущих в одном направлении. Поскольку он утратил привычку ходить по городским улицам, его толкали от прохожего к прохожему, как будто он не был живым человеком, и, путаясь в складках своей тоги, он несколько раз чуть было не упал. Желая узнать, куда идут все эти люди, он спросил у одного человека о причине такой поспешности.
– Незнакомец, – ответил тот, – ты разве не знаешь, что сегодня начинаются представления и что на сцену выйдет Таис? Все эти люди идут в театр, и я иду вместе с ними. Может, ты хочешь пойти со мной?
Вдруг осознав, что его замыслу вполне соответствует намерение увидеть Таис на сцене, Пафнутий последовал за незнакомцем. И вот уже перед ним предстал портик театра, украшенный яркими масками, и длинная округлая стена, увенчанная бесчисленными статуями. Вслед за толпой они прошли по узкому проходу, который вел в амфитеатр, блиставший огнями. Они заняли место на скамье на одной из ступеней, спускавшихся рядами к великолепно украшенной сцене, где еще не было актеров. Занавес на сцене не был задернут, и они увидели стоявший посреди военного лагеря курган, подобный тем, которые древние народы воздвигали в честь усопших героев. Перед палатками стояли вонзенные в землю копья, и золотые щиты висели на шестах в окружении лавровых ветвей и венков из дубовых листьев. Там все было сон и безмолвие. Но над амфитеатром, заполненным зрителями, висел гул, будто гудение пчел в улье. Все лица, красноватые в отблесках пурпурной завесы, колыхавшейся перед их глазами, обратились с выражением любопытствующего ожидания к этой большой тихой площадке, занятой курганом и палатками. Женщины, смеясь, ели лимоны, а завсегдатаи театра весело переговаривались, сидя в соседних рядах.
Пафнутий мысленно молился, остерегаясь суетных речей, но его сосед начал жаловаться на упадок театрального искусства.
– Когда-то, – сказал он, – искусные актеры в масках декламировали стихи Еврипида и Менандра. Сейчас же трагедии не декламируют, их изображают, и от божественных
