настоятель, – я не прошу ничего, лишь проводи меня к Никию, твоему хозяину.
Раб ответил еще более грозно:
– Мой хозяин не принимает таких псов, как ты.
– Сын мой, – продолжил Пафнутий, – будь добр, исполни мою просьбу и скажи своему хозяину, что я хочу с ним повидаться.
– Пошел прочь, гнусный попрошайка! – вскричал взбешенный привратник.
И он замахнулся палкой на святого человека, который, скрестив руки на груди, безропотно принял удар прямо по лицу, а затем тихонько повторил:
– Сделай, пожалуйста, то, о чем я прошу, сын мой.
Тогда привратник, задрожав, пробормотал:
– Что ты за человек, если не боишься боли?
И он побежал к хозяину.
Никий только что вышел из ванны. Прекрасные рабыни растирали скребками его тело. Это был человек стройный и улыбчивый. На лице его лежала печать легкой иронии. Увидев монаха, он встал и бросился к нему, раскрыв объятия.
– Это ты! – воскликнул он. – Пафнутий, мой школьный товарищ, мой друг, мой брат! О, я узнаю тебя, хотя, честно говоря, теперь ты более напоминаешь зверя, чем человека. Обними меня. Помнишь ли ты еще время, когда мы вместе учились грамматике, риторике и философии? Уже тогда ты считался человеком угрюмым и необщительным, но я любил тебя за твою абсолютную искренность. Мы говорили, что ты смотришь на мир глазами дикой лошади, поэтому неудивительно, что ты мрачен. Тебе несколько не хватало аттической соли[9], но щедрость твоя была безгранична. Ты не дорожил ни деньгами, ни жизнью. И был у тебя какой-то странный дар, какой-то неведомый дух, безумно меня привлекавший. Добро пожаловать, дорогой Пафнутий, после десятилетнего отсутствия. Ты покинул пустыню, отрекся от христианских предрассудков, ты возрождаешься к прежней жизни. Я отмечу этот день белым камешком… Кробила и Миртала, – добавил он, повернувшись к женщинам, – умастите благовониями руки, ноги и бороду моего дорогого гостя.
Женщины уже несли кувшин с водой, благовония и металлическое зеркало. Но Пафнутий остановил их решительным жестом и опустил глаза, чтобы не видеть их, ибо они были обнажены. А в это время Никий приглашал его опуститься на ложе, предлагал разные яства и напитки, от которых Пафнутий отказался с презрением.
– Никий, – сказал он, – я не отрекся от того, что ты напрасно называешь христианскими предрассудками, хотя на самом деле это истина истин. «Вначале было Слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». Он создал все, и нет ничего, что было бы создано не им. В нем была жизнь, и жизнь была светом для людей.
– Милый Пафнутий, – ответил Никий, уже облачившийся в душистую тогу, – неужели ты думаешь удивить меня, провозглашая речи, похожие на бессмысленное бормотание? Разве ты забыл, что я тоже немного философ? Неужели ты думаешь, что я удовлетворюсь жалкими крохами, вырванными невеждами из учения Амелия, если даже сами славные Амелий, Порфирий[10]
Аттическая соль – тонкое остроумие.
Амелий и Порфирий – античные философы, представители неоплатонизма.
