страждущих, раненных, искалеченных, та же вонь, те же злые старики и огромная страшная женщина. Разве что цены ещё возросли.
В палате Хелены также ничего не менялось кроме её настроения и числа тех миленьких игрушек, что дарил ей Александр. И вновь они сели вместе: она – на кровать, укрыв ноги простыней, он – подле неё на краешек, и вновь заговорили обо всяком, то и дело смеясь, переглядываясь и даже подолгу глядя друг на друга в те моменты, когда слова неожиданно кончались – после таких гляделок, правда, они так же неожиданно находились. Вот и сейчас, когда Хелена засмотрелась на лицо друга и перебросила затем взгляд, смущённо зардевшись, Александр, тоже почувствовав неловкость, решил рассказать первый пришедший в голову анекдот. За него ему потом было стыдно.
– Где ты их находишь? – рассмеялась Хелена, благородно, подобно аристократке прикрыв ладонью рот.
– Что, нравятся? Они, по-моему, очень глупы, – отвёл смеющийся взгляд Александр.
– А это ты их придумал?
– Нет. Ну это, ты же знаешь, с какими личностями я иногда гуляю – от них, рассказываю, и не такого наберёшься!
– Передай этим личностям, что я их анекдоты оценила, – с напускной важностью вздёрнула Хелена подбородок. Её голубые глаза излучали подлинную, до глупости простую радость.
– Вендель обрадуется, – подмигнул ей Райтер, лукаво улыбнувшись. Реакцию он предугадал безукоризненно: девушка вытаращила глаза и воскликнула:
– Он это придумал? – с чего-то вдруг рассказанный Александром анекдот ей показался совершенно примитивным, но выказывать отвращение она благоразумно отказалась: – Ха, оказывается, иногда и он на что-то годен…
– Ты его недооцениваешь, – заметил студент. – Он, это, просто иногда не соображает, что делает; на самом же деле он… ну, добрый и приятный человек.
– Маме Томаса тоже, наверно, было приятно от его «доброты», – столь резко помрачнела Хелена, в сей же миг взглядом спалив листик на дереве за окном, что Александр отшатнулся невольно. – И самому…
Договорить она не смогла, ибо почувствовала окативший её лицо жар, что поражает человека, готового вот-вот зарыдать. Но выдержка ли её окрепла, чувства ли улетучились, да только быстро она сумела прогнать навестившего её в мыслях Томаса, что с собой обыкновенно нёс печаль да терзания, и живенько оправилась от горестного приступа, только разок шмыгнув носом.
– Не надо, Хелен, не начинай, – покачал головой Александр, будто умоляя девушку оставить Томаса в покое.
– Я знаю, я… я в порядке. Но… но я не могу так… так просто забыть его…
Напряглись её брови, скруглились глаза, морщинки выступили – с трудом боролась она с плачем, тем не менее, намеренно терзая себя сим разговором.
– Он тоже мне был дорог. Конечно, мы с ним не вот лучшими друзьями были, но друзьями назвать нас точно можно было. Помню, как он всегда меня на философию вытягивал: говорим
