вы по-прежнему чертовски хороши на сцене.
Том улыбнулся.
– Спасибо. Хотя публике, по-моему, так не кажется.
Из гримёрки высунулась голова пианиста.
– Эй, хватит болтать, нам выходить через две минуты.
– Уже иду, Ник.
«Магнолия» закрывалась далеко за полночь, когда последние из самых стойких гостей начинали сдавать позиции. После того как «Скрипки» отыграли второе отделение, Адам никуда не ушёл. Он не помнил, сколько денег успел просадить, и не беспокоился об этом – кто знает, когда ещё выпадет шанс погулять от души.
Удивительно, как за короткое время он растерял все привычные опоры: сдержанность, холодное самообладание, осторожность. Адам растил их в себе с пятнадцати лет, они помогли ему выжить и не сойти с ума, и он никогда не задумывался, а каково это – существовать без них. И тут он вдруг понял, что сегодня поступил, как Оскар, – только брату взбредало в голову вести себя так безрассудно, словно нет никакой опасности, никаких патрулей и Алмазных Псов. Словно никто не наблюдает за тобой, не записывает твои шаги и не ждёт удобного случая, чтобы тебя аннулировать. Оскару сказочно везло много лет, и он прекрасно обходился без бытовой паранойи, свойственной каждому жителю Республики.
«Ну и чем всё закончилось?» – гадкий голосок выдернул Адама из мягкого опьянения. Он вздрогнул и часто заморгал, как будто действительно очнулся от сна. Как ни странно, раньше эта мысль не приходила ему в голову. С чего вдруг Управление занялось его семьёй, которая была на хорошем счету? Не потому ли, что старший сын выбивался из красивой картинки? Оскар был вечным горем родителей: завалил Школьный отбор и не поступил в Академию, устроился работать на завод и гордился этим, наконец, выступал в баре с сомнительной группой. Когда он являлся в пятницу вечером в дом, полный гостей, мама бледнела и в ужасе гнала его прочь от изысканного общества – смыть заводскую грязь и переодеться в приличное. Но даже чистый и пристойно одетый Оскар не переставал всех раздражать: он вставлял в разговоры язвительные ремарки, от которых гости теряли дар речи, а родители краснели; курил дешёвые сигареты, вонь которых наводила на мысли о замызганных пивных, битком набитых рабочими после смены. Но самое главное – и чудовищное – он откровенно наслаждался произведенным эффектом. Оскар самозабвенно играл роль непутёвого сына, паршивой овцы в хорошей семье, будто мстил ей за что-то. Адам был слишком мал, чтобы оценить, как сильно он подставлял их всех, а позже он над этим особенно не задумывался.
А ведь это было так очевидно, и родители не зря боялись за репутацию, которую выстраивали годами. Они вечно старались сгладить неловкость, возникавшую в присутствии Оскара, и в конце концов добились того, что он перестал являться к столу по пятницам. Вряд ли друзья семьи о нём забыли, но по крайней мере он больше не мозолил глаза, и вечера проходили намного спокойнее.
Адам разглядывал
