которой можно посмотреть в глаза, не вставая для этой цели на табуретку.
Но, увы, сказочная страна жила лишь в воображении писателя. А в реальности приходилось смириться с тем, что он, Коля – маленький, а другие – большие. И все вокруг такое же большое: высокие столы и стулья, огромные тяжелые двери, громоздкая посуда, из которой неудобно есть и пить. Не говоря про одежду: приличного костюма и рубашки на Колю в целом огромном Ленинграде было не отыскать. Приходилось отчасти покупать одежду и обувь для детей, а отчасти заказывать костюмы портному. Сейчас Коля перевозил в узле потрепанное, давно не новое одеяние: две рубашки и комплект, ношенный на свадьбе и концертах – синий пиджак и брюки. Остальное же находилось на нем. С обувью дела обстояли того хуже: единственные ботинки, не просившие каши, он и надел в дорогу.
Подул ледяной ветер. Коля обнаружил, что баржа давно плывет по ночной Ладоге. Медленно, неуклюже, как здоровенная рыбина, она бултыхалась в воде, увлекаемая теплоходом. Пассажиры, рассевшись на тюках, а кто и прямо на палубе, молчали, укрытые ночью. Лишь изредка до уха Коли доносились короткие фразы с жалобами на холод или просьбами передать одежду. Чтобы хоть немного согреться, он решил поужинать тем, что припас в дорогу: печеньем и чаем из фляги.
Сняв варежки, Коля уселся на чей-то узел – так меньше качало – и достал свои скромные запасы. Чай, конечно, успел остыть, но печенье было мягким. Он наелся, немного успокоился и принялся рассматривать пассажиров баржи. Большинство сидело на тюках: простой люд, работяги, женщины с детьми и старики. Какой-то мальчишка держал перед собой алюминиевую кастрюлю: его беспрестанно полоскало от качки.
На теплоходе резко погас весь свет. С задней палубы баржи появился парень-матрос с длинным куском брезента:
– Ночь холодная, приказано накрыться!
Мужчины, кто покрепче, без лишних вопросов подскочили с мест и начали расправлять брезент поверх досок палубного настила, прямо над головами пассажиров. Скоро угол баржи и сидящие там люди были тщательно укрыты. Коля услышал где-то над головой незнакомый громкий рокот, быстро нарастающий оглушительным ревом моторов. Он не сразу догадался, что может издавать такой жуткий звук. А когда понял, то его спина, несмотря на леденящий ветер, покрылась испариной. Над баржей летел немецкий бомбардировщик!
Коля сидел под брезентом, как и другие пассажиры. Грозное чудовище, летящее в небе, было не видно. Он лишь слышал прямо над ухом приглушенное дыхание соседей по несчастью, испуганное хныканье детей. И беззвучно шептал: «Хоть бы мимо». Эта мысль стучала в голове в унисон со стуком его сердца, вторила ему: «Хоть-бы ми-мо, хоть-бы ми-мо, хоть-бы ми-мо…» Коля нагнулся и весь вжался в палубу баржи, оцепенев от близкой опасности. Если в баржу попадет бомба, то все, о чем он мечтал в Ленинграде, и о чем беспокоился раньше – станет неважным и мелким.
В ту минуту Коля подумал об отце.
