растерянные и не понимающие, в чем дело.Время шло, но больше ничего не происходило. Всем уже казалось, что они в этом подвале целую вечность. О них как будто забыли. Но вот опять послышалось щелканье замка и скрип тяжелой двери, и перед узниками снова возникли вооруженные до зубов тюремщики в масках и резиновых перчатках. На этот раз они волокли что-то, оставляющее за собой зловещий, казавшийся в полутьме подземелья черным, слегка дымящийся след. Солдаты втащили свою ношу в камеру и оставили на полу. После этого они, почти не обращая внимания на испуганных пленников, удалились, опять замкнув за собой дверь. Снова наступила гробовая тишина.
Первым, кто очнулся от оцепенения, была врач миссии Мэри Картинг. Она сначала всматривалась в темный угол, где лежало «нечто». Потом отделилась от группы своих товарищей, подошла к свёртку и наклонилась, рассматривая его.
Дальнейшее трудно передать словами. Мэри, громко зарыдав, бросилась к своим товарищам. Широко раскрытые, почти безумные глаза ее говорили о том, что она увидела что-то повергшее ее в полный ужас.
– Боже мой! Боже мой! Это же наш Алекси… – только и смогла прошептать она сквозь душащие слезы.
Земляне бросились в темный угол. «Нечто», лежащее там, действительно оказалось человеческим телом, завернутым в толстый черный пластик, слегка приоткрытый Мэри. Оно было все в крови, точнее даже не в крови, а в бурой едкой жидкости – смеси кислоты и органических включений, вступивших в реакцию. Первым, что сразу бросилось в глаза и от чего всем сразу стало в высшей степени не по себе, а наиболее слабонервным сразу пришлось отвернуться и отойти, это было изуродованное до полной неузнаваемости лицо, безглазое и безносое, в буром сочащемся месиве. Но самым ужасным было то, что в этих осклизлых останках все тем не менее без труда узнали своего товарища: достаточно хорошо сохранившийся бело-серебристый форменный костюм с капитанскими нашивками и даже не тронутое обручальное кольцо на том, что было ранее безымянным пальцем – все свидетельствовало, что это был именно Эмилио Алекси, беззаботно танцевавший на злополучном балу с самой Великой Герцогиней у всех на виду каких-то несколько часов тому назад. Именно он по иронии безжалостной судьбы был выбран на роль первой жертвы, и без сомнения смерть его была ужасна.
Доминика почему-то вслух вспомнила фразу, которую как бы невзначай бросил Эмиль, когда они всей новоприбывшей группой пораженно наблюдали из флаера публичную казнь на дворцовой площади. Всех тогда ужаснула эта варварская сцена, недостойная ни одного цивилизованного общества, хотя все они были подготовлены и проинструктированы относительно нравов в этом мире. И только капитан Алекси, сидящий за рулем машины, оставался совершенно невозмутимым. Он вовсе не был шокирован или даже просто удивлен, а, как показалось ей, с поразительно «обыденным» цинизмом заметил: «Садизм здесь возведен в ранг добродетели, и местные считают подобные зрелища поучительным торжеством закона
