вся деревня собралась. Размахивая зажатыми в лапах огурцами, водяные горланили какую-то песню, но разобрать что-то, кроме «квак, квар, квакакар» человеческое ухо было не в состоянии. Краснорожие черти-о̀ни бросались в них объедками и хохотали. Во главе стола на хозяйском месте сидел Тэнгу в обнимку с пузатым кувшином. В углу комнаты с расплывшейся по круглой физиономии улыбкой стоял каменный будда. Одно ухо у него было отбито, и Рюноскэ узнал его: каждый раз, направляясь из Сакуры в Персиковый Сад или обратно, Рюноске проходил мимо каменного истукана на въезде в родную деревню. Мальчик машинально кланялся ему и бормотал слова молитвы. Иной раз даже оставлял мелкую монетку. Задобрить небо никогда не помешает. А вот пригласить на праздник не догадался. Да и кто приглашает в гости каменную статую? Но кто-то же его привёл. Мальчик подошёл и поклонился будде:
– Рад приветствовать вас в… – он хотел сказать «в своём доме», но прикусил язык, каменный божок, стоявший у деревни сотню, а может и больше, лет, наверняка знал всех местных жителей, уж его-то, Рюноскэ, точно.
Трижды поклонившись, мальчик договорил:
– Приветствовать здесь. Надеюсь, вы довольны угощением.
Будда подмигнул:
– Хитёр ты, Като Рюноскэ. Впрочем, наказать этого жадюгу Гомбея давно пора, – он обиженно засопел, – никогда не то что монетки, куска засохшей лепешки мне не подаст. Не мог я пропустить такое зрелище. Услышал, как сороки трещали, что ты самого Тэнгу в этот дом позвал, вот и пришёл без приглашения.
Пользюясь тем, что пирующая нечисть его не заметила, Рюноскэ выскользнул в коридор и побежал по дому. Повсюду было пусто. Слуги или попрятались, или сбежали. Да и сам дом, казалось сжался от страха и мелко дрожал. За одной дверью, запертой на засов, кто-то бубнил и подвывал, скорее всего, это были несчастные гости Гомбея. Но мальчишке пока было не до них, он спешил к брату. «Эмико наверняка, испуган этим шумом. Сидит один и плачет». Вот и лестница. Взбежав на второй этаж, мальчик услышал детский смех. Он раздвинул двери и увидел Эмико. Тот был не один, рядом с ним на полу сидела Фудзико. Дети играли в «камень, ножницы, бумага», выставляли пальцы, хлопали друг по ладошкам и смеялись. Увидев брата, Эмико вскочил, неуклюже подбежал к нему и ткнулся в колени, счастливо улыбаясь.
Девочка тоже поднялась, поправляя кимоно:
– Ну наконец-то. А то малыш заждался. Ну пошли отсюда, а то эти так орут, у меня ушки отвалились, – она прикрыла уши руками.
– Нет, нет, Фудзико. Есть ещё кое-что. Нужно сделать так, чтобы больше никто и никогда не смог отнять у нас Эмико.
– Да? И как?
– Это судья сделает. Напишет нужную бумагу.
– Фу, – девочка презрительно поморщилась, – бумагу. Разве бумага может сказать, что он твой брат?
Она ткнула пальцем себе в нос:
– Вот мой нос может. А бумага нет.
– Ну, твой нос я не могу носить с собой, хранить дома и показывать, если понадобиться, а бумагу могу.
– Ещё чего! – она топнула. – Так я и отдам свой нос! Он мне самой нужен.
