от слёз веками повернулись к нему.
– Сынок! Такое горе! – мать протянула к нему руки, – наш Эмико-тян…
Рыдания заглушили голос. В груди у Рюноскэ похолодело: что произошло? Малыш утонул? Это вряд ли, без присмотра он не оставался, и мать, и верный пёс всегда были рядом. Отравился? Заболел? Свалился с дерева? О чём он? Эмико ещё слишком мал для того, чтобы залезть хоть на самую нижнюю ветку. Но если он заболел, то где же он сам? Почему женщины сидят на кухне, а не возле малыша?
– Мама, где он?
Мать покачала головой:
– Его нет. Нашего Эмико похитили.
Такого просто не могло быть! Посреди деревни, во время праздника?! Да и кому мог понадобиться маленький мальчик из небогатой семьи? Уж не неведомый ли отец госпожи Огавы опомнился и забрал кровного внука? Или его жена, та самая Нимаса, что послужила толкачом, выдавившим несчастную женщину из родного дома, ухитрилась добраться до малыша? Ну это вряд ли. Откуда им знать про эту историю. Ни сам Рюноскэ, ни его родные ничего соседям не рассказывали. «Откуда взялся мальчишечка?» – «Брошенный ребёнок, нашли в лесу». Такая версия всех устраивала. Рюноскэ повертел головой:
– А дедушка где?
Ему ответила бабушка, мать просто не могла говорить, она буквально захлёбывалась в слезах.
– Ох, внучек, такая беда пришла в наш дом. Кента-сан побежал за стражей. Пусть ищут нашего внука.
– Да что произошло? – Рюноскэ опустился рядом с ними, погладил плачущую мать по спине.
Бабушка, вытерев рукавом кимоно глаза, продолжила:
– В честь праздника приехали торговцы, встали посреди деревни на площади. О-Куни пошла купить кое-что по хозяйству и взяла Эмико, пусть посмотрит на воздушных змеев, на попугаев в бродячем зверинце.
Там-то и произошло несчастье. Стоило только О-Куни отвернуться, как Эмико-тян исчез. Вот только что стоял, указывал пальчиком на пеструю птицу, лопотал что-то свое, словно разговаривал с ней, и раз – исчез, испарился подобно призраку. Уж не мать ли, юки-онна, забрала его? Такая мысль непрошенным гостем скользнула в голову О-Куни. Но она тут же отогнала её, бросилась опрашивать торговцев и прохожих. Хватала за рукава: «Не видали ли мальчика, маленького совсем, с бумажным карпом на палочке?» «Нет, нет…» – было ей ответом. И вдруг одна старушонка, что просила милостыню, сидя возле лотка с печёной рыбой, сказала:
– Видела. Его унес высокий человек в одежде слуги. Малыш сосал сладкий леденец, – старуха причмокнула губами, забормотала, – вот бы старой Сусики такой леденец… Да кто подаст… Лишь корки да объедки… А леденец…
О-Куни перебила её:
– Скажите, почтенная, что за человек? Может, вы знаете, чей это слуга? Куда он пошел?
Продолжала бормотать, мечтая о сладком леденце, потом словно очнулась:
– Что? Нет, чей слуга не знаю, милая. А пошел туда, – махнула сухонькой лапкой в сторону главной улицы деревни.
О-Куни кинула
