и потрусил на улицу. Рюноскэ шёл следом. Чубантай распутывал следы, расплетал невидимую паутину, искал. Яркий, ломкий до хруста дух сырой рыбы – здесь проехала тележка торговца, сухие и шершавые три, нет, четыре нити запахов – прошли лесорубы, сладкие и пёстрые, сбившиеся в стайку – дети пробежали. Но он нашёл: Тоненькая золотистая ниточка, это был тот самый запах. Для Чубантая – портрет его хозяина. Он «видел» носом: Эмико топает вслед за матерью, останавливается, получает в руки бумажного карпа на тонкой палочке, потом сладкий рисовый пирожок. Пёс привёл Рюноскэ на торговую площадь. Шум, смех, крики. Праздник! Он добрались до бродячего зверинца. Здесь мать последний раз видела малыша. Пёс завертелся волчком. Слишком много запахов. Уже не паутина плотно свитый канат, как вычленить ту самую нить, что тянется к Эмико? Пёс зарычал. Стал рыть землю передними лапами.
– Что там? – шёпотом спросил Рюноскэ, опускаясь на корточки рядом.
Всего лишь кусочек пирожка-моти.
– Чубантай, мы ищем Эмико, сейчас не время копаться в отбросах, – он дёрнул пса за загривок.
Но Чубантай старательно обнюхивал находку. Разве человек мог понять – этот пирожок был в руках у Эмико. Он уронил его, когда… Когда к его золотистому запаху примешался этот… Мерзкий кислый дух. Так пахнут обманщики и воры: страхом, хитростью и тухлой злой радостью. Здесь вор схватил Эмико. Его ниточка почти исчезла, запутавшись в запахе вора. Зато не упустишь. трудно потерять запах, если им забита вся глотка. Пёс рванул так, что Рюноскэ еле успевал за ним, быстро сбившись с дыхания.
Чубантай чёрной кометой пронёсся по улице и остановился возле калитки в высоком крепком заборе. Сипло зарычал.
Здесь? Рюноскэ знал, чей это дом. Здесь жил Танака Гомбей. Тот самый, к которому когда-то пришел его отец Като Реюдзаки. Тот самый, что когда-то лишил их родного дома. А теперь он отнял его брата? Как такое могло произойти?
Это была улочка на задах богатых домов. Их фасады выходили на главную улицу. С той стороны дом господина Танака запирался крепкими воротами на высоких красных столбах. Сегодня на всех воротах главной улицы висят бумажные карпы. Ветер треплет их, и карпы плывут, оставаясь всё на том же месте, словно преодолевают сильное течение. Вот только перед воротами дома Танака ветер недоуменно замирает: где же карпы? Нет их. Нет сыновей в этом доме. Да и дочерей нет. Шушукаются в деревне: прогневили, видать, богиню Каннон супруги Танака, раз нет у них детей. А на параллельной неказистой улочке у дома совсем другие ворота, попроще – для подвоза дров, риса, всего, что требуется в хозяйстве. Через главные ворота ходит сам господин Танака, его жена, да гости. Через калитку, что нашёл Чубантай, ходили слуги, мелкие торговцы со своим товаром, сюда стучались, правда, безуспешно нищие попрошайки и бродячие монахи. Для них калитка всегда была на запоре. Но Рюноскэ запоры не остановят.
«Я приду сюда ночью, – решил мальчишка, – если Эмико-тян в доме Гомбея, я найду его и верну. По крайней мере, я знаю, что малыш жив. Вот только дома я ничего не скажу».
– Пойдем, Чубунтай, – он потянул
