style="font-size:15px;"> – то хрупкая пружинка. Тяготила роскошная, купеческая квартира. Шпиль Миланского собора вошел в нее, как нож входит в масло; такой серебряный, отстраненный, не зависимый от человеческой жизни. Ей казалось, она медленно жует цветок, с темным изумлением коровы, предчувствующей свое исчезновение из мира запахов и вкусов.
Шахидки, эти исламские феминистки, взрывали автобусы, не жалея даже детей. А по «ящику» по
– прежнему зомбировали супом: не говорите бульон, говорите Галина Бланка; показали «Идиота», теперь, наверно, снимают новый шедевр: «Братки Карамазовы».
Провинциальность Москвы только усугублялась обилием иномарок, элитного новостроя.
Бомжи, нищие пенсионеры, ранним утром, пока еще не вывезли мусор, тянулись мышиной вереницей, улепетывающей от Потопа, и первым в этой мистерии, чудилось Агнии, вышагивал двуглавый Крыс, играя на невидимой дудочке; они подбирались к бочкам, стоящим по периметру ново
– русских зданий, ведь бочки никто не охранял, они перевешивались через ржавый бортик, рылись в глубине баграми рук, вдыхая то, чем невозможно дышать без противогаза, трупный запах королевских отбросов, прозрачно
– серые, уже не принадлежащие асфальтовому городу, летательные, летальные шары, застрявшие на пол
– дороге из
– за слабой накачки собственного горючего, не дающего возможности разбежаться и взлететь, их жилистые раскоряченные ноги упирались в землю, а личное э г о, они и слова такого не слыхивали, а самые образованные знали, да забыли напрочь (зачем не удят рыбу, нет пустяшных денег на снасти? Тогда бы их строй вытянулся до самого Кремля), их эго парило далеко, потому что это вранье
– про коллективную народную душу, бравшую Смольный, воевавшую под Сталинградом
– далеко летело, все видя и все понимая, хвостатым бумажным змеем, подброшенным ветром
– он никогда не вернется, у него оборвана ниточка
– пуповина; Агния выносила им, давно потерявшим улыбку, перезревшие багрово
– замшевые фрукты, такие яркие, что их могла бы есть Саския или ее муж Рембрандт, низкокалорийные фирменные батоны (а надо бы наоборот!), какие
– нибудь «Семь злаков»
– «семь хлебов»; артрозные бедняцкие ноги снова прилипали к земле, не чуя тяги уносящего ветра, а выбеленные голодом глаза косились на бочок, дескать, все заберем, только дайте.
К этому времени Агния перепробовала лучшие коньяки и виски, в карте вин разбиралась лучше, чем в пасьянсе, усмехалась, вспоминая, как двести долларов были для нее капиталом
– в совсем недавние времена. Правда, от галлюциногенных грибов, которые прославлял Кастанеда вкупе с доном Хуаном, ее прохватил понос. Нет уж, по ней
– маринованные под ледяной «Абсолют».
– Чистый Гегель!
– Как сказала бы Антонина.
– Ну как Италия?
– Дежурно
