ты рисовальщик! А я думала – ничего особенного, мазила.
Все вы так думаете! – чуть не вырвалось у меня, но я сдержался.
– Ну хорошо, пиши себе на здоровье, – смирилась она, – только выпусти из клетки.
– Придется свыкнуться с некоторыми неудобствами, на короткое время, ради достоверности, – перешел я к существенному.
– Тебе надо прожить жизнь птицы, я смоделировал всю атрибутику, это consept. Не знаю, сделаю ли что-нибудь потом, возможно, я и рожден то для одной вещи – твоего портрета…
– Выходит, я должна сидеть в клетке? – Регина снова выпустила когти.
– Три тысячи. Ты получишь три тысячи за помощь, оказанную мне.
– Чего три тысячи?
– Ну не рублей же. Три тысячи баксов.
Сомнение пробежало по ее лицу, то ли сумма показалась слишком большой, то ли Регина подумала – а может, поторговаться?
– Значит, мы заключаем сделку?.
– Считай, так.
– Деньги мне, конечно, позарез нужны, – словно оправдывалась она, – машину надо из ремонта забирать, холсты до ума доводить, сколько сейчас рамы стоят, одно разорение… ладно, поработаю собакой на сене.
– Птицей, птицей, – уточнил я.
– Но ты хоть будешь выпускать меня отсюда, по временам. Сам понимаешь… и вообще.
– А все предусмотрено. С гигиеной будет о, кей! Видишь, краны, желоб, он подключен к канализации. А это – очиститель воздуха, есть еще спреи…
– Вот дела! А как помыться в твоем идиотском душе? Даже полотенца нет.
– В глазах снова вспыхнула злость.
– Отряхнешься (я хотел добавить – не барыня!), птицы не вытираются полотенцем.
– Издеваешься? Отруби мне тогда руки, пришей крылья.
– Не блажи. Я пишу твое лицо, портрет.
Она брезгливо покосилась на плошку с мюслями.
– Что, я должна это жрать?
– Поголодаешь чуток, зато фигура будет как у топ модели.
– А мобильник ты сюда мне дашь?
– Ты видела птиц, говорящих по мобильнику? – невозмутимо парировал я.
– Ну хоть пачку сигарет. Винца нальешь? – она пнула керамическую миску для воды.
– Правда, я здесь на птичьих правах…
Я засмеялся.
– Где замечены в природе курящие, пьющие птицы?
– Опять заладил свое. Хорошенькая у меня будет жизнь! Спи на соломе, как арестантка.
– Ладно, посетовала, и хватит, – уже надоели ее причитания.
– Располагайся поудобнее и помалкивай.
Я работал, совершенно забыв о времени, пока был свет, писал этюды к портрету, зажег лампу и все не мог остановиться, закончил, когда одеревенела рука, в девять часов.
– Телевизор включишь? – присмиревшая Регина выглядела довольно жалко.
Я вошел в клетку, положил пульт от моего Самсунга,
