и погадать, Зоряна ли его надула, отец ли её саму обманул, когда раздался голос вроде бы ниотколь:
– За печь пройди.
Голос был холоден и спокоен, навевал какое-то странное чувство, словно человек, что его подал, стар и молод одновременно. И нельзя было определить с маху, добр он или зол.
Волчар сделал ещё несколько шагов – велика была изба чародея Прозора, – и увидел дверь в отдельный хором, отгороженный сплошной переборкой из тёсаных брёвен. В проёме было видно и самого чародея – он сидел за столом в глубине хорома.
– Входи, не бойся, – хмуро обронил он, буравя Некраса глазами.
А витязю чего бояться-то? Чародейства, что ль? Так оно к витязям не пристаёт, кому же то не ведомо. Их сам Перун от него оберегает, да и сами с усами – всегда в серебре да стали, чего чарам-то прилипать?
Чуть нагнувшись, дабы не задеть головой притолоку, Некрас шагнул через порог. И остановился, поражённый увиденным. Вот теперь можно было поверить, что в этой избе живёт чародей.
Сначала хором напоминал горницу – те же тёсные стены, такая же печка, только маленькая и зажатая в углу, те же скамьи воль стен да могучий стол, хоть и тож меньших размеров. Но всё остальное…
В хороме было сумрачно. В дальнем углу на жёрдочке, нахохлясь, сидела птица, какая, не разобрать, и изредка лупала глазами. Филин, а может скопа. Под потолком висели пучки сушёных трав, должно, чародейных, их пряно-горьковатый запах расходился по всему хорому. В большом поставце у стены рядами стояли сосуды: стеклянные, глиняные, бронзовые, деревянные, медные, серебряные. Запечатанные и открытые. С тёмными и светлыми жидкостями неприятного вида там, где это было видно. На столе, в трёхногой медной подставке стоял многогранный камень-самоцвет. Стоял и слабо светился. А у самых дверей стояло чучело зверочеловека. Настоящее, – доводилось их видывать в древлянских землях. Зачем-то – зачем? – одетое в полный доспех русского витязя: кольчуга, шелом с бармицей, наручи. И оружие – меч, нож, щит, кистень. Всё настоящее.
Волчар подивился на убранство хорома и только после обратил внимание на хозяина.
Чародей Прозор сидел за столом, подперев голову руками и мрачно его разглядывал, причём так, словно Некрас был не витязь младшей дружины великого князя, а пустое место какое. Взгляд его был неприветлив и неуютен.
Витязь почувствовал, что начинает понемногу наглеть и злиться. Без приглашения, – понеже хозяин молчал, как рыба и только таращился, – Волчар прошёл к столу, сел на лавку и тоже опёрся локтями на стол. Чего, мол, надо-то?
– Хорош, красавец, – разлепил наконец губы чародей. – Чего скажешь?
– Вообще-то это я тебя слушать пришёл, – не стерпел Некрас. – Ты ж меня видеть хотел. Мне-то пока без надобности. Пока.
Ох, не след с чародеями так разговаривать. Сталь сталью, серебро – серебром, Перун – Перуном, а чары – чарами! Но Прозор снёс дерзость, не моргнув.
– Ты,
