глупость никогда не исходит?», – чуть ехидно поинтересовалась девушка.
«Бывает, к сожалению. – Виктор изобразил раскаянье. – Вот только я никогда не пытаюсь доказать, тем более, самому себе, что это не глупость, а нечто, что другие просто не способны понять».
«Такой весь правильный!», – вынесла приговор Лиза.
«Ты тоже очень мила», – парировал Виктор с улыбкой.
Тётя Марина не участвовала в разговоре, глядя на собеседников с лёгкой снисходительностью. Заметив это, Виктор, скорее утверждающе, спросил:
«Вы понимаете, что подобные споры совершенно бессмысленны?».
«Конечно, – улыбнувшись, кивнула она. – Ведь если нам захочется… остаётся только надеяться, что повезёт и всё будет нормально».
Её подруга явно возмутилась, но не нашлась, что сказать. Виктор заметил, что девчонок тоже несколько смутило сказанное; наверное, их задело предположение об их возможной несдержанности, или даже похотливости. Виктору подумалось, что такая позиция куда эффективней, чем упорные убеждения насчёт «вам ещё рано» и других вариантов «незя!».
В этот момент из его машины донесся женский голос слегка искажённый шипением рации:
«Пятьдесят второй, ответь! Пятьдесят второй! Витька, бугай чёртов, где тебя там носит?!».
Наскоро попрощавшись, Виктор залез в машину и взял рацию.
«Я здесь, ласточка. Чего расчирикалась?!».
«Ты где сейчас?».
«На «Пятьдесят лет».
«Заказ на Дарвина, тридцать четыре „б“. Бросай кадрить уличных девок и ехай туда».
«Насчёт уличных девок – ты меня, да и их тоже, нещадно обижаешь, лапочка. Ты бы их видела! А так – я уже в пути».
«Так всё-таки это были девки!», – с напускной печалью в голосе констатировала «ласточка-лапочка».
«Если быть точным, это были две женщины, одну из которых я знаю с детства, и их малолетние дочери. Так что не с одной из сторон мне ничего не „светило“. Исключительно визуальное удовольствие».
«Надеюсь, ты там не ослеп окончательно?». – Виктор хотел уже ответить, но тут в рации раздался возмущённый мужской голос:
«Кончайте балаболить в эфире, черти! Маша, к мужику неровно дышать надо в упор, а не сопеть на расстоянии».
«Очень надо! – возмутилась диспетчер. – Он вообще не в моём вкусе. Всё, отбой!».
Улыбнувшись, Виктор отключил рацию. Самое забавное было в том, что Маша, маленькая и худенькая особа лет двадцати пяти, действительно была равнодушна к Виктору, как к мужчине. Она вообще мужиков не очень жаловала. Не в силу какой-нибудь извращённости, а просто потому, что вот так у неё сложилось (или не сложилось). Но, зная это, все мужики, как ни странно, относились к ней очень хорошо. И они всегда предупреждали новичков (так было и с Виктором), чтобы те даже и не пытались «подваливать» к Маше. Она у них была как «дочь полка».
Улица
