в домашнее трико, он включил недавно купленную аудиосистему «Pioneer» (его давнишняя мечта) и поставил диск «Meddle» группы Pink Floyd. Накануне он скупил все диски этой группы, которые нашлись в музыкальном магазине. Нельзя сказать, что он был таким уж ярым поклонником этой группы, но их музыка позволяла ему расслабляться, заполняя собой всё его сознание, очищая его от всех мыслей. И поскольку английского языка он практически не знал, для него существовала только музыка, не отягощённая текстовым смыслом, или его отсутствием. Именно поэтому он предпочитал зарубежную музыку, чья, возможная, бессмысленность оставалась для него незаметной, в отличии от отечественных исполнителей.
Он расслабленно развалился на диване, который ещё пах чем-то чужим, поскольку был совершенно новым. И вообще вся квартира пока не имела своего, жилого запаха. Вообще-то Аркадий и не был привычен к хорошим домашним запахам; в квартире, когда он жил с родителями, пахло, в лучшем случае, какой-нибудь незамысловатой едой (сиречь – закусью), а чаще всего там царил спиртовой или бражный запах. Поэтому, когда он изредка попадал в квартиры, где пахло… живым, особенно если это были «чисто женские» квартиры, наполненные ароматами парфюма и косметики, ему становилось одновременно уютно и тоскливо. Было приятно там находиться, но гнобило сознание, что это ненадолго. Теперь же, когда у него была своя квартира, его всё чаще посещала мысль, что для того, чтобы обжить эту квартиру побыстрее, нужен (вернее – нужна) ещё кто-то. Но он запрещал себе эту мысль, поскольку не представлял себя в семейной жизни.
Когда началась последняя – самая длинная – композиция, он открыл глаза и посмотрел в окно. Сидя на диване, можно было видеть верхний этаж стоящего напротив дома. Вообще-то, можно сказать, что это была часть того же дома, построенного четырёхугольником с довольно просторным двором посередине. Аркадий увидел в одном из окон молодую женщину, протирающую стёкла. На ней были чёрные, закатанные до колен трико и просторная футболка с широкими рукавами. Она стояла одной ногой на подоконнике, а второй, видимо, на каком-нибудь стуле. Несмотря на понимание, что она, наверняка, стоит достаточно устойчиво, такое её положение в открытом окне внушало лёгкое опасение за неё. Но при этом было приятно наблюдать за её движениями, особенно за тем, как при этих движениях свободно колышутся под майкой…
Спокойно, Аркаша! С каких это драных пор ты вдруг стал вуаиристом, пускающим слюнки на женщин в окнах?! Он никогда, даже в детстве, не увлекался подглядыванием. Быть может потому, что с самого детства ему доводилось видеть заголёнными и свою пьяную мать, и её таких же подруг, и ничего, кроме брезгливости, у него это не вызывало. Хорошо ещё, что это не повлияло на его сексуальную ориентацию. Интерес к противоположному полу у него появился, как положено; правда, в нём было больше «практического», и очень мало визуального.
Нет, у него были личные понятия о женской красоте и некоторые
