друг в друга таким судорожным вниманием, что, войдя в квартиру, не замечает ни
вешалки, на которую, тем не менее, аккуратно вывешиваются их лёгкие модные ветровки, ни
прочей мебели, ни встретившего их Романа. Казалось, вот катился по улице их общий колобок в
оболочке слов, въехал в прихожую и будь эта квартира безразмерна, так он укатился бы и куда-
нибудь дальше. Роман, озадаченно склонив голову набок, наблюдает за пришедшими как за каким-
то чудныом явлением. И тут-то ему открывается, что его Голубика, продавщица детских игрушек,
говорит с умными гостями совершенно на равных. В том-то её умысел и есть – она хочет показать
мужу разницу своего уровня и его. «Вот что мне нужно, – словно говорит ему Ирэн, – а с тобой я не
могу реализоваться даже в общении». И нужный эффект достигается. Роман, как и задумано
Голубикой, чувствует себя полным дураком. Он не знает и двух процентов того, о чём они болтают.
Правда, сама тема их разговора вызывает недоумение: с преумным видом они обсуждают
отдельные, пикантные, на их взгляд, фрагменты из разных иностранных произведений, более
всего восхищаясь дерзостью натурализма. Они даже и некоторых рискованных словечек не
стесняются, произнося их, к удивлению Романа, с каким-то интеллигентским шармом. Но всё равно
– со стороны послушать, так разврат да разврат. Чудныое… Да он-то мог бы и без всякого чтения
навыдёргивать из своей практики кучу историй с более выразительным, так сказать, натурализмом
и приключениями, что их писатели-иностранцы затосковали бы от зависти. А может, взять да
ввернуть в этот плотный разговор какой-нибудь из своих случаев от имени любого придуманного
писателя? Не могут же они знать всех. Разумеется, имена героям соответствующие дать. Или
поведать хотя бы про того же Костика, только в роли какого-нибудь Майкла, живущего в штате
Калифорния, который, выйдя из тюрьмы, соблазнил красотку Долли – жену шерифа Джона,
упрятавшего того в своё время за решётку. А если расписать об этом во всех деталях, вспомнив,
например, тот же красный бантик-заколку, взятый Майклом как трофей у Долли, то они (а в первую
очередь его аристократическая фарфоровая Ирэн) уж точно выпадут в мелкий осадок. Ведь
получится, что он читал то, о чём эти умники и краем уха не слышали. Можно бы попробовать, да
страшновато. А если раскусят? Засмеют…
И всё же история-то уже есть, как удержать её в себе? «А, будь, что будет, – думает Роман, –
прорвёмся! Не зря же прапорщик Махонин считал меня авантюристом. Пора его характеристику
оправдывать…»
– А вот я, – произносит он, потрясая в первую очередь свою жену, уже самим вклиниванием в
разговор, – читал как-то в «Иностранной литературе» вещицу одного, по-моему, американского
