нарядные платья мне было жалко, поэтому я решила продать золотые часы.
Мне было ужасно неловко спрашивать, где я могу найти скупщика. А еще ужаснее я себя почувствовала, предлагая ему свой «товар».
Но вот: часы проданы, и теперь я при деньгах. Хотя бы на какое-то время. Теперь я знаю цену деньгам, а раньше даже не знала, что сколько стоит.
Наверное, я взрослею. Меньше чем через месяц мне уже исполнится восемнадцать лет. Надеюсь, к тому времени Сергея Леонидовича отпустят, и мы сможем как следует это отпраздновать.
Я купила билет на восемь вечера. Специально подгадала так, чтобы ехать с арестованными в одном поезде. Вдруг удастся увидеться лишний раз?
По дороге в гостиницу жутко разболелась голова. Я кое-как добрела до номера и плюхнулась на кровать, прижимая пальцы к вискам.
А я ведь так хотела попасть к Маркину.
Я провалялась так до вечера, проклиная все на свете. Голова просто раскалывалась. Быть может, это мигрень?
Когда мне полегчало, часы прогулки генералов уже закончились. Мне оставалось только бессмысленно смотреть в темноту за окном.
Наступило завтра, а это значит, что сегодня мы навсегда покинем Бердичев, который был не очень то и радушен.
Когда я появилась у тюрьмы, там уже были люди, настроенные крайне недоброжелательно.
Генералы на прогулку не вышли.
Мне не хотелось стоять рядом с этими людьми, поэтому я отошла к дому наискосок и встала там.
Люди все прибывали. Их стало так много, что они заполонили все вокруг. Все шумели и кричали. Несколько человек на импровизированных трибунах возбуждали народ, призывая к самосуду. Какой-то солдат что-то постоянно кричал про Клецандо.
Перед тюрьмой было, наверное, не меньше тысячи безумных, неистовых человек, желающих немедленной расправы. Они не хотели отпускать генералов живыми…
Я молилась, чтобы арестованных не выпустили из тюрьмы.
Толпа растерзает их…
И я ничего не могла поделать. Я лишь отчаянно наблюдала.
Потом выступили Костицын и еще какие-то люди, но их никто не слушал. Все кричали свое.
Я покинула свой наблюдательный пункт и пробралась поближе. Меня так сдавили, что приходилось упираться руками в спину впередистоящего, чтобы отвоевать себе хоть кусочек пространства.
Я думала, меня стошнит от запаха пота, давки и оглушающего рева толпы. Но нет, ничего, пока я держалась. И я не уйду, пока не узнаю, что с генералами ничего не случится.
Снова выступающие. Теперь я по отрывкам поняла, о чем они говорят: просят пропустить арестованных на вокзал. С толпы хотели получить слово, что генералов никто не тронет.
Ответом был возмущенный гул и свист. Снова переговоры.
Сколько же сейчас времени?
Наконец, было получено что-то вроде согласия не трогать генералов, но, судя по озлобленным лицам вокруг,
