просто баба… Карандаша испугался!
– Ты, Путька, молчи, – перебил его долговязый, – карандаш-то карандаш, а запиявил-то я всё-таки здорово…
– Ну, так что ж! А он сейчас: «Ой! Ой!» Вот и вышло, что выдал… Как никак – а всё-таки выдал…
– Кого выдал-то? Чего врать? Он всё на себя принял. А ты – «выдал»! Тебе бы так – ты бы белки выпучил… Э!..
Долговязый махнул рукой с пренебрежением, как бы желая этим показать, что с Путилиным и говорить не стоит, и, обращаясь к Боре, продолжал:
– Ты его не слушай: врёт он всё. А ты меня всегда слушай. Понимаешь? Будешь меня слушать? А? Ну, что ж? Будешь?
Хотя Буланов и понял уж теперь, кто подставил карандаш и что шутник именно и есть этот долговязый, и хотя боль ещё отдавалась у него в ноге, однако в этом сухопаром понравилось ему то, что он сейчас вступился за него. И уж это подкупило его в пользу сухопарого: Буланов почувствовал нечто вроде благодарности к нему, новичку понравилась эта справедливость, и он невольно уже подчинялся своему обидчику.
– Буду, – ответил ему Боря и тут же спросил, – а как твоя фамилия?
– Моя-то? Оленин. Будем друзьями?
Оленин протянул Буланову руку. Тот подал ему свою.
– У тебя родители есть? – спросил Оленин Борю.
Боря обрадовался. Ему вдруг так приятно стало вспомнить о своих, так сладко сделалось у него на сердце… Он с оживлением ответил:
– Как же, есть!
– И отец и мать?
– Да, и папа и мама.
– Оба живы?
– Да, как же… живы оба!
– Ым-гм! Это хорошо.
– Ещё бы! Даже очень хорошо… Я их так люблю!
– Ну, и что ж? Они тебя сюда как следует снарядили?
– То есть как?
– Ну, то есть гостинцев45 дали и денег?
– Нет ещё… То есть мама обещала… Это ещё всё в отеле. Она сегодня придёт в пять часов и принесёт.
– Ым-гм! – подтвердил Оленин. – Значит, попотчуешь?
– С удовольствием, – согласился Боря сконфуженно.
– То-то же. Не забудь, смотри.
– Ах, конечно!
Боря был рад, что может доставить удовольствие товарищу. А Оленин, заручившись его обещанием, отошёл от него и направился вдоль коридора, не оставляя в покое никого из встречных: кого щипнёт, кому даст подзатыльник, а кому ножку подставит. Такая уж у него самого была беспокойная натура, что он это своё беспокойство старался передавать другим.
Раза два во время перемен к новичку подходил воспитатель и, наклоняясь к нему, заботливо спрашивал его:
– Ну, что? Как вам? Нравится здесь? Хорошо у нас?
– Очень, – хвалил Буланов.
– Ну, вот, и отлично, что нравится. А привыкнете – ещё будет лучше. И никто вас не обижает?
– Никто.
– А если
Имеются в виду вкусные лакомства.
